Древнеанглийская поэзия 2 (1982)
Домашняя страница А.В. Аксенова


V-XV

XVI

XVII

Английская литература

XVIII

XIX

XIX
Главная < Филология < Английская литература < Средневековье < Древнеанглийская поэзия < Вторая часть сборника древнеанглийской поэзии (1982)

Древнеанглийская поэзия

(вторая часть сборника)

Москва, "Наука" (серия "Литературные памятники"), 1982

 

ПОСЛАНИЕ МУЖА


Вот об этой, о древесовидной,

я поведаю ныне

сам в особицу.

Я сызмала вырос,

меня.....

....., как должно,

в чужие отправили страны

.....

5

через валы соленые

.....

в лоне ладейном

..... Не раз я рыскал,

где господин мой

.....

по водам, по волнам,

и вот явился

к тебе с корабельщиками

на этот берег,

10

вестник, тебе поведать

о привязанности сердечной

моего хозяина:

я же сказать осмелюсь,

что верность его

вечной достойна славы.

Верь! Ибо сам просил он

вырезая древесные знаки,

чтобы потайно

ты, кольцеукрашенная,

15

про себя, в обители мысли,

вспоминала обеты прежние,

какими в дни минувшие

вы обменялись,

в годы, когда без горя

в городе престольном,

на месте этом

совместно, неразлучные,

жили вы, дружились.

С дружиной победной

20

распря его разлучила;

он же поручил мне ныне

сказать тебе, чтобы за море,

землю эту покинув,

плыла ты, тревожа воды,

едва услышишь под утесом

кукушки тоскующей

в кущах голос;

и тогда ни единому

из людей не внимая,

25

нимало не медля,

в море выйди,

плыви по водам,

по вотчине чаек,

в путь на полдень

ступай, отыщешь

там, долгожданная,

своего господина;

он же, муж, измолвил,

что в мире этом блага

30

большего ему не будет,

коль скоро бог всемогущий

вам дозволит

пребывать, как прежде,

вместе неразлучно,

с лучшими разделяя,

с друзьями золото,

казну с дружиной,

кольца чеканные;

сыскал он в избытке

35

злата червленого

……

…средь чужестранцев

обрел владенья

в странах прекрасных

……

……

многих воинов;

а здесь мой владыка,

нуждой гонимый

40

……

к ладье он бросился,

по волнам вод

уплывал в одиночестве,

на тропе корабельной

бедствуя, плыл в изгнанье,

рассекая морские потоки.

А теперь отыскал он счастье,

муж, превозмог невзгоды,

ему же были в радость

45

эти кони и кольца,

и ликующие застолья,

золото и эти земли,

и казенные сокровища,

дочь государева,

когда бы снова

с тобой по обету старому

он был бы рядом.

Теперь я слагаю:

ПУТЬ и СОЛНЦЕ

50

МУЖ и ЗЕМЬ и БЛАГО –

изложено в рунах,

что былые клятвы,

залоги верности

хранит он нелживо,

покуда жив, обеты,

какими в дни минувшие

вы обменялись.


Начало этого необычного стихотворения, как уже было сказано, неотграничимо от Загадок; понимание последних строк осложняется включенными в текст руническими знаками; некоторые места в рукописи безнадежно испорчены (прожжены?) и не поддаются прочтению. Поэтому, в частности, так и остается неясным, кому принадлежит весь монолог. И все же "Послание мужа" представляет гораздо меньше проблем для интерпретации, чем остальные элегии, к которым причисляют это стихотворение. За монологом-сообщением здесь без труда улавливается незатейливая сюжетная схема – повесть об изгнании знатного "мужа", вновь обретшего богатство и благополучие на чужой стороне и призывающего к себе супругу, без которой остается неполным его счастье. Не только эта надежда на счастливую встречу, окрашивающая все стихотворение в спокойные и светлые тона, но и простота его композиции, большая роль в нем повествования – все это ставит "Послание мужа" особняком среди элегий. О меньшей выраженности в нем лирического начала очевидно свидетельствует и то обстоятельство, что весь монолог влагается здесь в уста не героев элегии, а некоего третьего лица – посредника между разлученными супругами. Перевод опирается на издание Лесли: Leslie R. F. Three Old English elegies. Manchester Univ. Press, 1961.

1 Вот об этой, о древесовидной… – Несомненно имеется в виду руническая палочка, или кусочек дерева, на котором начертано послание. Неоднократно высказывалось мнение, что руническая палочка и "говорит" все нижеследующие слова. Слова "я сызмала вырос" (ст. 2), оборванные лакуной в тексте, перекликаются в таком случае с текстом загадки "Тростник" и, еще более явно, с рассказом Креста в "Видении Креста" (см. особенно ст. 28-29). Но некоторые строки (напр., 6, 13) все же скорее указывают на то, что рассказчик здесь – это человек, доставивший "через валы соленые" послание жене своего господина.

14 …кольцеукрашенная… – Этот эпитет указывает в древнеанглийской поэзии на знатное происхождение героини и подготавливает, таким образом, к обращению "дочь государева" в ст. 47.

23 …кукушки тоскующей в кущах голос… – Кукушка предвещает лето, когда море освобождается тот льда и плаванье по нему становится более безопасным; но ее "тоскующий голос" вселяет в то же время тревогу в сердце. Ср. аналогичное место в ст. 53 "Морестранника".

26 вотчина чаек – море.

49-53 Теперь я слагаю… вы обменялись. – В заключительные строки элегии включены пять рунических знаков, со звуковым значением S, R, EA, W, M (или D?). Руническое письмо, унаследованное англосаксами от общегерманской традиции (в древнеанглийском варианте рунического ряда было до 33 знаков), было довольно широко распространено в VII-VIII вв., о чем свидетельствуют такие его памятники, как ларец Фрэнкса (см. о нем прим. к "Деору") и Рутуэльский крест (см. прим. к "Видению Креста"). Но руны изначально употреблялись не только как буквы, но и как тайные знаки, или идеограммы предметов и понятий, соответствовавших их имени. Так, руна "S" служила, по своему имени sigel ("солнце"), обозначением солнца, руна "R" обозначает дорогу (др. англ. rād), руна "EA" – океан (eār) или землю (eorðe), "W" радость (др. англ. wyn), "M" – мужа. Не может быть установлено, следует ли читать руны в "Послании мужа" как буквы или отдельные слова (ссылаясь на пунктуацию текста, Добби отдает предпочтение второй точке зрения). В первом случае они могли бы быть, например, начальными буквами личных имен (свидетелей супружеских обетов?). Читая же руны как слова, некоторые исследователи полагают, что из них и составляется текст того послания, которое должна была расшифровать "жена". Элиотт, например, предлагает такую расшифровку: "Плыви путем на солнце через океан и обретешь радость, соединившись с мужем" (Elliott R. W. V. The Runes in "the Husband's Message". – Journal of English and Germanic Philology, vol. 59, N. 2, 1955). Точка зрения Лесли состоит в том, что "небо" и "земля", зашифрованные рунами, призываются здесь в подтверждение обетов, которыми обменялись супруги.

 



ПЛАЧ ЖЕНЫ


Эту горькую

слагая песню

о бедной судьбине,

о себе поведаю,

сколькие были

скорби смолоду,

невзгоды всегодние,

а сегодня хуже:

5

не видать предела

моим страданьям.

Как меня хранитель

и родню свою кинул,

муж, уплывши по хлябям,

плакала я на рассвете:

где же ты, господин мой,

один скитаешься, –

собиралась в дорогу

за супругом, как должно,

10

я, обиженная судьбою,

нелюбимая, злосчастливая,

но мужнино семейство

замыслило худо,

втайне захотело

развести нас навеки,

чтобы друг от друга

врозь мы жили

долго в юдоли этой, –

все бедой мне обернулось:

15

приказал мне хозяин

жить на землях его наследных,

дал надел мне чуждый,

где без людей надежных,

от слуг любимых далеко

изболелась я душою,

и супруга законного

вдруг постигла,

как суров его жребий,

скрытны мысли,

20

как он духом страдает,

думая об отмщенье,

а беззаботен будто;

не забыть мне прежнего:

как часто мы ручались,

что разлучит нас только

гибель-могила,

да по-другому стало

ныне…

нашей супружеской

25

любви как не бывало,

претерпеваю повсюду

гнев и ненависть,

и гонения из-за любимого;

вот здесь, под дубом,

мой дом-земляника, –

в земляной темнице,

в лесной трущобе

я живу поневоле,

вовсе истосковалась;

30

тут утесы темные,

тесные долы,

стены осторожные,

терниями заросшие,

сторона унылая, –

изныла я сердцем

в разлуке с другом;

супруги, живущие

на земле в согласьи,

ложе делят,

35

мне же здесь, под дубом,

бродить одинокой,

зори встречая

в подземной келье,

сидеть мне долгими

днями летними,

о судьбе моей о бедной

скорбя и плача,

о лишениях жизни,

ибо душе вовеки

40

в печали, в злосчастье

облегчения не будет, –

такой тоскою

моя жизнь окована;

и мужу смолоду

не можно быть беспечным, –

сердцем невеселый,

хоть по всем приметам

тих и безмятежен,

он терпит муку,

45

тоску такую же, –

пускай овладел он

всеми блаженствами жизни

или бежал в далекую,

изгнанник, в страну чужую; –

одинокий друг мой,

он сидит под диким

льдистым утесом,

милый, изнемог он,

морем окруженный

50

в обители бедствий,

в неизбывной печали

духом он исстрадался,

дом вспоминая счастливый,

другие годы.

Горе тому, кто роком

обречен на мученье

в разлученье с любимыми.


Неоднократно делались попытки отождествить героев этой и предыдущей элегий и представить обе элегии как дополняющие друг друга части какого-то сказания. Но сходство изображенной в них ситуации едва ли свидетельствует о большем, чем о традиционности элегических мотивов. Тон обеих элегий совершенно различен: в "Плаче жены" ситуация изображена как трагическая, не оставляющая для героев надежды на счастливый исход. Здесь всецело господствует чувство скорби, и воспоминания героини о прошлой ее жизни с мужем, отрывочные и невнятные, постоянно перебиваются ее сетованиями на горькую участь в настоящем. Это доставило немало трудностей исследователям элегии, задавшимся целью непротиворечиво истолковать отношения между ее персонажами и восстановить ее фабульную основу. Каждая строка подавала здесь повод для разногласий; обсуждалось самое число участников "драмы"; время от времени возобновляются и попытки доказать, что автор лирического монолога – мужчина (впервые у Шюкинга; в недавнее время та же мысль показалась привлекательной Бамбасу: Bambas R. C. Another view of the Old English "Wife's lament". – Journal English and Germanic philology, vol. 62, 1963, p. 303-309. Публикуемый перевод опирается в основном на издание Лесли (см. выше), и различные толкования элегии отмечаются лишь в тех случаях, когда они требуют разного прочтения текста).

1 Эту горькую слагая песню… – Сходным образом начинается и "Морестранник". В оригинале употреблено др. англ. Giedd – слово, которое могло обозначать любое стихотворное произведение небольшого объема, в том числе и песню; с народной песней эту элегию роднят многие стилистические черты (см. по этому поводу Malone K. Two English Frauenlieder. – Comparative literature, vol. 14, N. 1, p. 107-117).

7 плакала я на рассвете… – Этот традиционный песенный образ дополнительно осложнен в древнеанглийской поэзии, где предутренняя пора обычно ассоциируется с холодом, страхом и одиночеством. В эти часы являлись в Хеорот Грендель и его мать ("Беовульф"), на рассвете начинались обычно битвы ("Битва в Финнсбурге"). Среди поэтизмов встречаются сложные слова, буквально переводимые как "утренне-холодный", "утренне-больной", "утренний ужас", "утренний крик", "рассветная беда".

9 …собиралась в дорогу за супругом, как должно… – Было замечено (Лесли), что во фрагментах "Плача", повествующих о прошлом, муж героини неизменно обозначается более формально ("супруг", "господин", "хозяин"), часто терминами, подчеркивающими его главенство в супружеских отношениях. Напротив, в строках о разлуке и страданиях героев, особенно эмоционально насыщенных, часто встречаются такие слова, как "любимый" или "друг". Можно думать, что это распределение синонимов преследовало не только стилистические цели. Как и во всех элегиях, источником трагизма в "Плече жены" является разрушение связей героя с обществом. Не последовав, "как должно", за супругом, героиня не только обрекла себя на разлуку и физические лишения, но, помимо своей воли, разорвала супружеские узы.

15-17 …приказал мне хозяин… изболелась я душой… – Перевод учитывает конъектуру Лесли. Смысл этих строк, видимо, состоит в том, что замужество оторвало героиню от родного дома и принудило ее жить среди чужих и, судя по всему, враждебных к ней людей.

18-26 …и супруга законного… и гонения из-за любимого… – Эти строки несколько прояснены в переводе. Чаще всего в них видят намек на то, что муж (вняв наветам своих родичей?) замыслил недоброе против героини, может быть, стал прямым виновником ее заточения в подземную темницу. Но Лесли справедливо отмечает, что слова оригинала mor? ("убийство"), ст. 20, f?h?u ("распря"), ст. 26, употреблялись в древнеанглийских памятниках только в не допускающем инотолкований терминологическом значении. Речь, стало быть, идет о какой-то (внутрисемейной?) распре, которая ведет к изгнанию "мужа" и за которую безвинно платится героиня элегии.

37 …сидеть мне долгими днями летними… – Обычно в древнеанглийской поэзии страдания ассоциируются с зимою и холодами (ср. "Деор", "Морестранник", "Скиталец"). Здесь же "долгие летние дни" скорее подразумевают не конкретное время года, а лишь длительность страданий. Ср. выражение "краткий зимний час" в значении "самое малое время" в ст. 136 "Грехопадения". В "Беовульфе" (ст. 2894) встречается даже выражение "(сидели) долгий утренний день (погруженные в печаль)", представляющее на первый взгляд оксюморон; здесь очевидно сливаются представления об утренней тоске и о страданиях, долгих, как летний день в северных широтах.

42-45 …и мужу смолоду… тоску такую же… – Неясно, к кому относятся эти слова. Некоторые исследователи даже вчитывали в них угрозу некоему третьему лицу, "Яго" предполагаемой семейной драмы. Но всерьез могут приниматься, по-видимому, лишь два толкования: 1) слова обращены к "мужу" и непосредственно связаны с последующими строками, в которых воображение героини рисует его "под диким льдистым утесом", "в неизбывной печали"; 2) слова представляют собой типичное для элегий нравоучение (ср. особенно "Скиталец", ст. 112 след.), которому, заметим, во всем соответствует поведение героя, описанное в ст. 20-21 ("как он духом страдает, обдумывая убийство, а кажется беззаботным").

 



ВУЛЬФ И ЭАДВАКЕР


Жертвой, поживой

дружине моей он будет,

примут ли ратники

безрадостного пришельца?

Врознь наши судьбы.

Вульфу на том острову,

а вот я нам этом;

5

тот неприступен остров,

топями окруженный,

мужи кровожадные,

дружина островная,

примут ли ратники

безрадостного пришельца?

Врознь наши судьбы.

Вульфа я призывала,

истосковалась в надежде,

10

когда лила я слезы

дождливыми днями,

когда обнимал меня

муж-воитель, –

то было мне счастьем

и печалью было.

Вульф, мой Вульф,

по тебе изнывая,

плоть моя ослабла

в разлуке с тобою,

15

хуже голода горе

гложет душу.

Эй, слышь, Эадвакер,

этого пащенка

Вульф утащит в чащу…

Вот и разорвется,

что не связано было, –

наша песня.


Этот стихотворный текст непосредственно предшествует в рукописи Загадкам. В течение долгого времени он был известен как "первая загадка" Эксетерской книги (ср. Brooke, p. 160) и предполагалось возможным, что в нем зашифровано имя Кюневульф (на этом основании Кюневульф считался автором всех загадок). Г. Брэдли первым выдвинул гипотезу (1888), что в данных строках следует видеть драматический монолог, родственный "Плачу жены". Новое понимание, скоро ставшее общепринятым, не убавив трудностей истолкования стихотворения, придало новое направление поискам. "Вульф и Эадвакер" – самая короткая из элегий; но, вместе с тем, это единственная элегия, в которой встречаются собственные имена. Остается неясным, представляет ли сохранившийся текст фрагмент какого-то более связного произведения (мнение, восходящее к Брэдли) или он обладает собственной композиционной целостностью, на что указывает как будто его строфическая форма, впрочем непоследовательно выдержанная, и в особенности завершающее двустишие, полное глубокого лиризма. Нет единого мнения и относительно связи элегии с эпическими сказаниями. Собственные имена служат вескм доводом в пользу такой связи, поскольку во всех остальных случаях они конкретизируют в древнеанглийской поэзии "место действия" в героическом мире (ср. появление имени певца в "Деоре"). Делались попытки раскрыть эту связь: например, представить текст как отрывок эпической поэмы об Одоакре = др. англ. Эадвакер (Имельманн). Сравнит ельно недавно П. Фрэнкис решился даже отождествить Вульфа с Деором (др. англ. dēōr – "животное, зверь"): Frankis P. J. "Deor" and "Wulf and Eadwacer": some conjecturesMedium Ævum, vol. 31, 1962, p. 161-175. Особенную известность получила теория, согласно которой героиня лирического монолога соответствует Сигню, дочери Вёльсунга, героине скандинавского эпического сказания, история которой известна из "Саги о Вёльсунгах". Эадвакер в этом случае занимает в стихотворении то же место, что и Сиггейр, ненавистный муж Сигню, которому она мстит за смерть своего отца и братьев, героически погибая и сама. Вульф же, возлюбленный героини в элегии, понимается как трансформация образа брата Сигню – Сигмунда, причем в имени Вульф видят намек на изгнанничество героя (ср. обозначение изгоев как "волков" в скандинавских источниках; ср. также рассказ в "Саге о Вёльсунгах" о том, как Сигмунд и его сын от Сигню, Синфьётли, жили в лесу, приняв образ волков). Большинство исследователей, однако, скептически относится к попыткам проследить связь элегии с тем или иным из известных эпических сказаний. Отмечают, что изображенная здесь ситуация более чем типична для эпической героини, этой "пряхи мира", которую обстоятельства вынуждают на брак с вождем враждебного племени, делая в конце концов трагической жертвой междоусобных распрей. Таковы Фреавару и Хильдебург в сказаниях об Ингельде и Финнсбургской битве (ср. прим. к ст. 45-49 "Видсида" и к "Битве в Финнсбурге"). В этом смысле героиня "Вульфа и Эадвакера" действительно эпизирована, по сравнению с героинями элегий, в которых господствует более поздняя концепция "любви во браке" ("Послание мужа", "Плач жены"). Но традиционный мотив преломляется здесь всецело как личная, любовная трагедия героини. Темный и временами бессвязный стих элегии, напоминающий заклинание, с трудом поддается рациональному истолкованию. В переводе лишь отчасти удалось сохранить ту завораживающую многозначительность каждого слова, которую чувствует даже современный читатель этой замечательной элегии.

1-2 Жертвой, поживой… безрадостного пришельца? – Строки мало понятны в оригинале, но можно предположить, что речь идет о какой-то смертельной опасности, подстерегающей Вульфа во враждебном ему доме героини.

11 …когда обнимал меня муж-воитель… – Эадвакер?

16-17 Эй, слышь, Эадвакер, этого пащенка Вульф утащит в чащу… – Строки многомысленны. "Пащенок" переводит здесь др. англ. hwelp, обычно употребляемое по отношению к детенышу животного (чаще всего "щенок"). Здесь оно скорее всего относится к сыну героини (ср. в эддической "Песни об Атли", ст. 12, обозначение детей Гуннара и Хёгни как "медвежат"), но трудно сказать, свойственен ли ему при этом уничижительный оттенок. В последнем случае слова скорее всего означают угрозу и приводят на память эпизод из "Саги о Вёльсунгах", где Сигню требует, чтобы Сигмунд и Синфьётли зарубили ее детей от Сиггейра. "Вульф" в этом случае несомненно собственное имя. Но некоторые исследователи видят здесь игру слов (ср. мнение Гринфильда: Greenfield St. B. The Old English Elegies. – In: Continuations and Beginnings / Ed. Stanley E. G. L.; Edinburgh, p. 165), считая, что героиня тревожится за свое дитя, которое волк (др. англ. Wulf) может утащить в лес.

 



МОРЕСТРАННИК


Быль пропеть

я о себе могу,

повестить о скитаньях

как на пути многодневном

не раз безвременье,

нередко в сердце

горе горькое

и не невзгоды всякие

5

знал в челне я,

многих скорбей обители,

качку морскую,

и как ночами

я стоял, бессонный,

на носу корабельном,

когда несло нас на скалы:

холод прокалывал

ознобом ноги,

ледяными оковами

10

мороз оковывал,

и не раз стенало

горе в сердце горючее,

голод грыз утробу

в море души измученной, –

того не может на суше

человек изведать,

живущий благополучно,

что я, злосчастливый,

плавая по студеному

15

морю зимою,

как муж-изгнанник,

вдали от соотчичей

….

льдом одетый,

градом избитый,

ни единого звука,

лишь студеных валов я слышал

гул в непогоду, –

изгою одна отрада:

20

клики лебедя,

крик баклана,

стон поморника –

не смех в застолье,

пенье чайки –

не медопитье;

бури бились о скалы,

прибою вторила

крачка морознокрылая,

и орлан роснокрылый

25

клекотал непрестанно.

Но никто же из друзей-сородичей

сердце невеселое

не в силах утешить:

умом постичь не может

муж многосчастливый,

гордый, горя

в городе не изведавший,

добродоблестный,

что же понуждает

30

горемыку изнемогшего

в море скитаться:

мгла все гуще,

пурга с полуночи,

земь промерзает,

зерна ледяные

пали на пашню,

но и теперь мой разум

душу побуждает

продолжить единоборство

35

с валами солеными

среди далеких потоков,

взывает сердце

во всякое время

к душе, спешила бы

путешественница по водам

до земель иноплеменных

в заморских странах,

ибо нет под небом

столь знатного человека,

40

столь тороватого

и отважного смолоду,

в деле столь доблестного,

государем столь обласканного,

чтобы он никогда не думал

о дальней морской дороге,

о пути, что уготован

всевластителем человеку:

ни арфа его не радует,

ни награды в застолье,

45

ни утехи с женой,

ни земное веселье

и ни что другое,

но непогоды, бури

жаждет душой он,

путешествующий по водам:

рощи цветами покрылись,

стал наряден город,

поля зеленые,

земля воспряла,

50

и все это в сердце

мужа, сильного духом,

вселяет желание

вплавь пуститься

к землям дальним

по стезе соленой;

вот кукушка тоскующим

в кущах голосом,

лета придверница,

тревожит песней

55

грудь-сокровищницу, –

праздный того не знает,

человеку этому неизвестно,

что изведали многие

на стезях нездешних,

в землях чужих изгнанники;

грудь-ларец покидая,

дух мой воспрянул,

сердце мое несется

по весеннему морю

60

над вотчиной китовой,

улетая далеко

к земным границам,

и ко мне возвращается

голодное, неутоленное

из полета одинокого

сердце, и манит

в море выйти

на пути китовые;

ведь только господним

65

я дорожу блаженством,

а не жизнью мертвой,

здесь преходящей, –

ведь я не надеюсь,

что на земле сей благо

продлится вечно;

из трех единое

когда-нибудь да случится,

пока человеческий

век не кончится:

70

хворь или старость,

и сталь вражья

жизнь у обреченного

без жалости отнимут;

пускай же каждый

взыскует посмертной,

лучше славы –

хвалы живущих,

какую при жизни

заслужить он может

75

победной битвой

с недругом злобесным,

подвигом в споре

с преисподним диаволом,

чтобы потомки

о том помнили

и слава отныне

жила бы в ангелах

о нем бессмертная,

среди несметной

80

дружины блаженных.

Уже не стало

на земле величья:

ушли всевластные;

кесари ныне,

кольцедарители,

не те державцы,

что жили допрежде,

особы сильные,

в усобицах необоримые,

85

владетели пределов

добродетельные и правые.

Рать погибла,

радость минула,

прозябают слабейшие

вожди в обители мира,

хлопочут без пользы;

пала слава,

роды благородные

хиреют, старятся,

90

как и всякий смертный

в мире срединном:

слаб он и бледен,

одолели годы,

плачет седовласый,

в земле покоятся

прежние его соратники,

дети высокоблагородных;

мужа мертвое

не может тело

95

вкусить веселья,

ни сесть, ни двинуться,

ни почувствовать боли,

ни опечалиться сердцем.

Знатной казною,

златом устелил бы

брат могилу братнюю,

сокровища несметные

с ним захоронил бы, –

не много в том проку:

100

душе, в прошедшем

грешившей немало,

не в золоте спасение

от грозы господней,

не в казней земной,

что она скопила.

Божья гроза настанет,

земь перевернется;

господь укрепил

исподы мира,

105

основал поверхность

и твердь небесную;

дурень, кто владычного не страшится, –

придет к нему смерть нежданная;

блажен, кто в жизни кроток, –

стяжает милость Божью.


Элегии "Морестранник" и "Скиталец", значительно более пространные и сложные по композиции, можно считать зачатками германской медитативной лирики. Собственные горести героя, скитающегося по волнам океана, служат в них поводом для размышления о превратности судеб и бренности этого мира. Текст элегий представляет сравнительно немало языковых затруднений, и основные усилия исследователей сосредотачиваются на интерпретации их замысла, прежде всего на выяснении соотношения в них языческого (т. е. традиционного для германской поэзии) и христианского мировоззрения. Элегия "Морестранник", с ее немотивированными переходами от отчаяния к воодушевлению, получила множество различных осмыслений. Ее толковали и как случайное соединение элегических и дидактических фрагментов; и как диалог между старым, изнемогшим в борьбе с волнами моряком и юношей, рвущимся в дальние странствия; и как предвосхищающий романтиков гимн непокорной морской стихии. В последние годы утвердилось мнение, что "Морестранник" – это утонченная христианская аллегория, в которой изображается путь жизни или путь от мирского знания (отождествляемого с этикой героической поэзии) к высшему, религиозному знанию. Однако и сами интерпретаторы иногда признают неадекватность толкований этой элегии (ср.: Greenfield. Op. cit., p. 154; Shippey I, p. 54).

1 Быль пропеть я о себе могу… – Формульное начало элегии, ср. прим. к ст. 1 "Плача жены".

2-25 …повестить о скитаниях… клекотал непрестанно. – Эти безостановочные в свое движении строки (знаки препинания в изданиях элегии расставляются с большой долей произвольности) – замечательный пример того искусства, с которым поэт изображает единство природы и внутреннего состоянии героя. Обращает на себя внимание редкостный по конкретности подбор разных видов морских птиц в ст. 20-24; в поэзии (если не считать загадок) почти не встречаются другие птицы, кроме условных орла и ворона и, дважды, – кукушки.

36-37 …взывает сердце… путешественница по водам. – В этих и последующих строках элегический мотив морского скитания получает новое, символическое, переосмысление. Сторонники аллегорического истолкования "Морестранника" иногда отождествляют это, желанное для души, путешествие в "заморские страны" со смертью.

53-55 …вот кукушка… грудь-сокровищницу. – Ср. сходное место в ст. 23 "Послания мужа". Грудь часто называют в древнеанглийской поэзии "сокровищницей духа (разума и пр.)"; ср. также ст. 13-18 "Скитальца".

60 …вотчина китовая – море.

64 …пути китовые – то же самое, если принять традиционную конъектуру. Но в рукописи стоит wælweg, что значит "путь мертвых".

72-80 …пускай же каждый… дружины блаженных. – Примечательное видоизменение героической заповеди древнего германца, жаждущего славы на земле. Ср. в "Беовульфе":

Каждого смертного

ждет кончина! –

пусть же, кто может,

вживе заслужит

вечную славу!

Ибо для воина

лучшая плата –

память достойная!

(ст. 1386-89)

97-102 Знатной казной… что она скопила. – И в этих строках переосмыслены, в соответствии с евангельским "не собирайте себе сокровищ на земле" (Мт. 6, 19) традиционные представления германской поэзии: стремясь к славе, герои домогались и материальной платы за подвиги; золото служило на земле подтверждением удачи и доблести воина и сопровождало его в загробный мир.

107 …стяжает милость Божью. – В переводе опущены последние 16 строк этой проповеди, очень слабые по стиху и к тому же испорченные в рукописи.

 



СКИТАЛЕЦ


Кто одинок в печали,

тот чаще мечтает

о помочи господней,

когда на тропе далекой,

на морской, незнакомой

с тоскою в сердце

он меряет взмахами

море ледяное,

5

одинокий изгнанник,

и знает: судьба всесильна.

(Так говорил скиталец

о жестоких кровопролитьях,

о горестях и невзгодах,

о гибели сородичей).

Как часто я печалился,

встречая рассветы,

сирота, о старом:

не осталось ныне,

10

кому бы смог я смело поверить

все, что в сердце;

и сам я, воистину,

человечье благословенное

свойство знаю,

под спудом и на запоре

полную сокровищ

душу свою удерживать,

если думы одолевают;

15

не оборешь судьбы,

ослабевшим духом,

от ума изнемогшего

малая подмога,

и молчат, запечатав

печали в сердце,

скорби своей не скажут

взыскующие славы;

им же подобно должен

думы свои прятать

20

я, разлученный с отчизной,

удрученный, сирый,

помыслы я цепями

опутал ныне,

когда государь мой

златоподатель

в земную лег темницу,

а сам я в изгнанье

за потоками застылыми

угнетенный зимами,

25

взыскал, тоскуя по крову,

такого кольцедробителя

далекого или близкого,

лишь бы меня приветил

он, добрый, в доме,

и в медовых застольях

захотел бы осиротевшего

утешить лаской,

одарил бы радостью.

Тот, кто странствует

30

со слугой негодным –

с горем в чужбине,

сирота, у кого не осталось

заступников близких,

познавший изгнанье,

анне земные блага,

не золотом одаренный,

но озябший телом,

он вспомянет, мучаясь,

молодость ратную

35

и подарки в застольях

государя-златоподателя,

и как был он его любимцем;

убита радость;

вождя – соратника

надолго утратив,

слова его не слыша,

он снова его встречает,

когда дрема и мука,

вместе сплетаясь,

40

сном пеленают

одинокого на чужбине,

и видения приходят в душу:

государя как будто

обнимает он и целует,

и руки ему на колена

и голову слагает,

как было, когда слугою

в дни минувшие

делил он дары престола;

45

но ото сна очнувшись,

новь видит он,

сирота-скиталец,

темные волны

и как, воспаряя на крыльях,

ныряют морские птицы,

и с неба снег,

и со снегом дождь;

и с новой силой стонет

старая рана –

50

память о павшем;

не спит злосчастье;

и вновь проносятся

родные перед глазами:

рад он встрече,

соратников он приветствует,

смотрит на сородичей;

прочь уплывают:

отлетевшие тени

тешат его недолго

55

песнями памятными;

не спит страданье

в том, кто тоскует

о покинутом береге,

за потоки застылые

улетает в мечтаньях.

Мысля об этом мире,

не умею постигнуть,

почему от печали

мо не мрачится разум,

60

когда я думаю,

как нежданно они покинули,

мужи дружинные,

жизнь земную,

оставив свои застолья,

и как непрестанно

другие гибнут,

кругом все рушится, –

но мужу мудрость

может достаться

65

только со старостью:

да станет он терпеливым,

не слишком вспыльчивым,

не слишком спорчивым,

не слишком слабым,

не слишком храбрым,

ни прытким, ни слишком робким,

на дары не слишком падким,

но прежде не слишком гордым,

пока он всего не вызнает;

70

и в речах поначалу

не горячиться надо,

в словах самохвальных,

но сперва обдумать,

к чему он может

мысли свои направить,

муж мудрый, –

понимать он должен,

какое горе, когда богатство

гибнет без пользы,

75

как ныне везде

в срединном мире:

ветрам открытые,

покрытые инеем

стены остались,

опустели жилища,

здания упадают,

вожди покоятся,

утрачена радость,

рать побита

80

гордая возле города, –

кого-то из битвы гибель

проворная умчала,

кого-то ворон унес

через пучину высокую,

кого-то волчина серый

растерзал по смерти,

кого-то в землю глубоко

зарыли соратники

грустноликие;

85

стены опустели –

попустил господь,

чтобы лишился жителей,

и шума людского

город – созданье гигантов;

голо кругом.

Если мудро помыслил

муж об этом,

о темноте бытейской,

о запустенье в ограде,

90

духом задумавшись

о страданьях многих,

о великих кровопролитиях,

тогда он слова скажет:

"Где же тот конь и где же конник?

где исконный златодаритель?

где веселье застолий?

где эти все хоромы? –

увы, золоченая чаша,

увы, кольчужный ратник,

95

увы, войсководы слава,

то миновало время

скрылось, как не бывало,

за покровами ночи;

лишь ограда с воротами,

где рать проходила,

устояла высокая,

змеятся трещины;

сокрушила дружину

жадная сеча,

100

ясеней битва,

судьбина славная;

о клыкастые скалы

спотыкается буря,

зимний ветер

землю морозит,

и гремит зима,

и тьма наступает,

мглу и хлад

насылает ветер,

105

и град, и гром

на страх человеку;

полон опасностей

путь поземный,

судьба изменчива

в мире поднебесном:

здесь и злато не вечно,

и друзья здесь не вечны,

человек здесь не вечен,

родовичи не вечны.

110

Всю страну земную

не минует погибель!"

Так сидел одинокий, задумавшись,

говорил он, духом умудренный:

"Блажен, кто стережет свою веру,

ибо жалобам муж не должен

всем предаваться сердцем,

коль сам он в себе не сыщет,

как ему исцелиться в скорби;

добро тому, кто взыскует

помощи господней на небе,

где обеспечена всем людям защита".


Элегия очень близка к предыдущей ("Морестраннику" – прим. Ульвдалир) и по изображенной в ней ситуации и по общему ее движению – от сетований героя на свою судьбу к горестным размышлениям об участи всего сущего. Она производит, однако, впечатление большей законченности и стройности во всех своих композиционных элементах. Монолог Скитальца обрамлен строго симметричными вступительными (1-5) и заключающими элегию (111-115) строками. Но если в начале элегии герой изображен лишь как изгнанник, плывущий по морю "с тоской на сердце" (таким образом, намечено содержание ее первой части, 6-57), то в конце – это погруженный в думы мудрец (завершение второй части монолога, 58-110). В новейших исследованиях элегию принято рассматривать как вариацию на тему consolatio philosophiae: обретенная в лишениях мудрость – вот та "помочь господня", которая дарована Скитальцу; ср. обсуждение разных оттенков этой трактовки в последнем издании элегии: The Wanderer. Ed. by T. P. Dunning and A. J. Bliss. London, 1969.

5 Судьба всесильна, - др. англ. слово wyrd, родственное глаголу weorðan "становиться", означает во многих контекстах не столько "рок, фатум", сколько "судьбу" как долю, определенную каждому смертному; в др. сканд. мифологии это имя старшей из трех норн – Урд (др. исл. Urðr).

6 …как часто я печалился, встречая рассветы. – Ср. примеч. к ст. 7 "Плача жены"; ср. также замечательное изображение зимнего моря, символизирующего людские бедствия, в конце элегии (ст. 101-105).

13-18 …под спудом и на запоре. – Традиционная метафора (ср. прим. к ст. 53-55 "Морестранника") развернута здесь в глубоко поэтичный образ.

22 златоподатель – кеннинг вождя, как и кольцедаритель в ст. 25.

37 …надолго утратив. – Характерный пример преуменьшения (литоты); подразумевается, конечно, "навсегда".

44 …делил он дары престола. – В оригинале не вполне понятное место; очевидно имеется в виду, что Скиталец был приближен к государю и тот щедро оделял его дарами.

52-55 …рад он встрече… песнями памятными. – Это место в оригинале толкуется очень по-разному. Неясно, идет ли здесь речь о видениях, во сне "проплывающих" перед Скитальцем (но глагол flēōtan "плыть" нигде более не встречается в переносном употреблении), или просто о морских птицах, которые своими криками возвращают его к действительности.

65-73 Да станет он терпеливым… муж мудрый. – Эта проповедь сдержанности и укрощения чувства мыслью (ср. Гномические стихи, ст. 51 след.) вполне уместна здесь как переход ко второй части монолога.

76-87 …ветрам открытые… созданья гигантов. – Выразительное описание разрушенного города имеет близкую параллель в "Руинах" (ст. след.). Выражение "созданье гигантов" (enta geweorc) встречается не только здесь и в "Руинах", но и, дважды, в "Беовульфе" (2717, 2774). Оно возникло, видимо, как обозначение римских городов и укреплений в Британии, которые и впрямь могли показаться англосаксам творением каких-то сверхчеловеческих существ.

92-110 Где же тот конь… не минует погибель. – Здесь узнается излюбленный мотив (ubi sunt) латинских проповедей (см. об этом: Cross J. E. "Ubi sunt" passages in Old Englishsources and Relationships. Vetenskaps - Societens i Lund Årsbok. 1956, pp. 24-44). Но этот отрывок, составляющий эмоциональную вершину элегии, может иметь и германские корни: тема недолговечности всего, что некогда процветало, была глубоко внедрена и в германскую поэзию, черпавшую свои сюжеты в завоеваниях и в гибели династий. Строки 107-110 перекликаются и контрастируют по выводу со знаменитым изречением из "Речей Высокого" в "Старшей Эдде":

Гибнут стада

Родня умирает,

И смертен ты сам;

Но смерти не ведает

Громкая слава

Деяний достойных

(строфа 76, перевод А. И. Корсуна)

 



РУИНЫ


Каменная диковина –

великанов работа.

Рок разрушил.

Ограда кирпичная.

Пали стропила;

башни осыпаются;

украдены врат забрала;

мороз на известке;

5

щели в дощатых –

в щепки изгрызены

крыши временем;

скрыты в могилах,

земью взяты

зодчие искусные –

на века они канули

пока не минет

сто поколений смертных;

стены красно-кирпичные

10

видели, серо-мшаные,

держав крушенья;

под вихрями выстояли;

рухнули высокосводчатые…

………

дух созидательный

людей подвигнул;

камни окованы

кольцами железными,

20

стянуты сутугой

столпы и стены.

Был изобильный город,

бани многие;

крыши крутоверхие;

крики воинские,

пенье в переполненных

пиршественных палатах; –

судьбы всесильные

все переменили:

25

смерти несметные,

мор явился,

гибель настигла

могучих всюду;

стогны опустели,

стены распались,

город сгибнул;

в могилу – дружина,

в землю – зодчие;

разор и разруха,

30

и падает черепица

кирпично-красная

с кровель сводчатых;

и вот – развалины,

кучи камня,

где сверкали прежде

золотом властные,

латами ратники

знатные, хмельные

казной любовались,

35

камениями и серебром,

имением драгоценным,

мужи дружинные,

жемчугом самоцветным,

гордые, этим городом

в богатой державе.

Были каменные покои;

и рекою вливались воды

в купель кипучие;

кирпичной оградой,

40

стенами обставленный

источник горячий

бил в тех банях,

что было удобно;

струилась…

………

в сером камне

рекою кипящей

………

озеро округлое

………

баня жаркая…

удивительно…


Это небольшое стихотворение сильно пострадало от тех же причин, что и "Послание мужа", за которым оно непосредственно следует в рукописи; в строках 12-17 могут быть разобраны лишь отдельные слова. Стихотворение во многих отношениях отличается от элегий, с которыми его обычно объединяют. Авторское "я" не находит здесь непосредственного выражения, и размышления о превратности судьбы мотивированы не личными переживаниями поэта (как в "Морестраннике", "Скитальце" и даже в "Деоре"), а созерцанием развалин некогда великолепного города. В элегии нет прямых христианских реминисценций. Обилие архитектурных подробностей, изобразительная точность и красочность описания ("ограда кирпичная", "стены кирпично-красные … серо-мшаные", "мороз на известке") совершенно необычны для древнеанглийской поэзии, образы которой как правило условны и расплывчаты, и создает иллюзию непосредственного лирического отклика на поразившее поэта зрелище. Историческая достоверность описания не ставится под сомнение большинством исследователей; вызывает разногласия идентификация изображенных в стихотворении развалин. Чаще всего здесь видят описание римских построек и бань в Бате (Bath, на месте лат. Aquae Sulis), славившемся в древности своими горячими источниками. Производившиеся в Бате археологические раскопки открыли взгляду остатки многочисленных банных залов (ср. ст. 21), прямоугольные и круглые бассейны (ср. ст. 44), к которым подводилась по акведукам вода (ср. ст. 38). Но стены, изображенные в начале стихотворения, могли бы принадлежать многим римским сооружениям, которые в ту пору еще во множестве высились в разных частях Британии. Делались даже попытки датировать стихотворение на основе содержащегося в нем описания: предполагается, что здесь зафиксирована та стадия разрушения, которую могли бы иметь развалины спустя 3-4 в. после того, как римляне оставили Британию. Таким образом указывают на VIII в., как на наиболее вероятное время создания "Руин". Стихотворение неоднородно по своей стилистике. В его первой, описательной, части нередко нарушение синтаксических связей; предложения, почти лишенные личных глагольных форм, кажутся разорванными. В организации этой части большую роль играют повторы – грамматические и звуковые, в том числе рифма. Напротив, в описании прошлого стих становится плавным и связным, здесь широко используются формулы героической поэзии и ее традиционная лексика. Перевод выполнен по изданию: Leslie R. F. Three Old English elegies. Manchester Univ. Press, 1961.

1 …великанов работа. – Ср. прим. к ст. 87 "Скитальца".

8-9 …пока не минет поколений смертных. – Для средневекового слушателя здесь был ясен намек на земные сроки второго пришествия Христа, когда наступит "конец времени" и мертвые предстанут вместе с живыми на Страшный суд. По наиболее распространенному представлению, однако, конец света должен был наступить в 1000 г.

22 …крыши крутоверхие. – Прошлое римского города представляется поэту в образах героического мира; римские здания уподобляются здесь германским пиршественным палатам с их высокими коньками крыш.

 



ВИДЕНИЕ КРЕСТА


Вот, я поведать хочу

сокровенное сноведенье,

мне же сереть ночи

оно явилось,

когда почили

словоречивые на постелях:

будто, вижу, вздыбается

в поднебесье древо,

5

креста, блистая,

восстало в зареве

дивное виденье,

оно одето было,

знамение, златом,

знатные каменья

окрест на земле играли,

и еще была пятерица

на ветвях самоцветов;

воинство ангелов,

10

безгрешных от сотворения,

смотрели на крест безвинного,

взирали с радостью

и духи праведные,

и люди с земли,

и все во вселенной твари.

То было дерево победное,

я же, бедный, ничтожен;

смотрел я, грешный,

на этот крест ликующий,

15

лентами опеленутый,

благолепием осиянный,

позлащенный щедрый,

уснащенный каменьями, –

чудесное виденье

дерева господнего;

но сквозила, я видел в злате

злыми людьми пролитая

в старопрежние годы, грешными,

кровь господня, омывшая

20

креста его правую сторону, –

и стал я духом печален,

в страхе представ прекрасному:

то красным оно показывалось,

то горело иным покровом,

либо кровью была омочена

обильно облита влагой,

либо златом играло и самоцветами.

На постели простертый,

телом скорбный и духом,

25

глядел я долго

на дерево искупителя,

но не скоро оно, не сразу

стало сказывать, я услышал,

древо наипрекрасное;

крест измолвил:

"Давно то было,

как срубили меня

на опушине леса –

все-то я помню, –

30

подсекали насильники под корень

комель мой и меня уносили,

и поставили себе на потеху,

своих преступников понудили пялить,

а потом на плечах меня мучители

взволочили на холм, воздвигли

и вкопали меня, и обступили;

искупителя тогда я увидел:

он спешил, герой неустрашимый,

шел взойти на мою вершину.

35

И не пал я – не спорил

с господней волей, –

не поспел я преломиться,

хотя место окрестное

кругом содрогалось,

и врагов под собою

я погрести хотел бы,

но, стойкий, не шелохнулся.

Тогда же юный своей одежи

господь вседержец сбросил,

40

добротвердый и доблестный,

всходил на крест высокий,

храбрый посередь народа

во искупление рода человеческого;

он прильнул ко мне, муж, и я содрогнулся,

но не смел шевельнуться, не преломился,

ни склонился тогда я долу,

но стоял, как должно, недвижно,

крестным древом

я воспринял небесного

45

государя-владыку,

долу я не склонился;

прободили меня чермными гвоздями,

и поныне дыры остались

от мучителей злочинные раны,

но смолчал я тогда перед врагами;

надо мной и над мужем они глумились,

весь промок я господней кровью,

текшей справа из-под ребер,

покуда храбрый не умер.

50

На холме том немалую

муку принял,

претерпел я пытку,

распятым я видел

господа горнего;

тут мга набежала

по-над земью, застя

зарное сияние

тела Христова,

тень подоблачная

55

мглой налегла,

и все во вселенной твари

о пастыре возопили:

господь на кресте!

Но пришли издалека

люди к нему,

ко владыке радетели, –

все-то видал я, –

и тужил я тогда и сокрушался,

но мужам этим на руки я склонился

60

с великой кротостью и смиреньем:

они брали господа всемогущего,

подымали государя от страданий

и меня покидали ратники,

и томился я, омоченный кровью,

и гвоздьми я был весь изранен;

положили они мужа изнемогшего

и ему же в изголовье встали,

на владыку небесного глядели,

но недолго он там покоился,

65

изможденный страдой великой:

стали делать ему гробницу,

под его убийцей в белом утесе,

в камне вырубали могилу,

опустили вспобедного бога,

погребальную воспели песню,

возгрустили в предночных потемках

и пустились в путь обратный,

в голос плача о господе великом;

и всего-то никого с ним осталось,

70

только мы на холме

немалое время

слезы лили;

вдали затихли

голоса воителей;

души обитель,

тело остыло.

Тут стали недруги

на земь нас ронить –

мы познали муку;

75

зарывали нас в ямовину,

но проведали обо мне

слуги господни…

……

знатно меня украсили

златом и серебром.

Теперь же, муж возлюбленный,

ты можешь услышать,

какая печаль вначале

со мной случилась

80

и что испытал я, –

настало время:

теперь меня величают

всечасно и всюду,

и люди на земле,

и все во вселенной твари

предо мной склонились,

ибо много на мне

сын претерпел господен,

и теперь я великосильно

85

воздвигся под небосводом,

и вот: уврачеванье

несу я всякому,

чье сердце благоговеет.

Обращенный к отмщенью,

отвращенье внушал я людям,

когда-то на мне страдавшим,

но преподал я словоречивым

дорогу праведную,

направил их к истине.

90

Вот! и меня возвысил

вождь престолов

древом среди деревьев

избрал небовладетель,

подобно как богоматерь,

сама Мария

могущим господом

из других избранная,

была возвеличена

пред пламенем женским.

95

Внимай же всему усердно,

муж возлюбленный,

дабы сам ты

словесами своими

для людей поведал бы виденье

этого дерева славы,

на коем господь

искупал всесильный,

все прегрешенья,

людьми свершенные,

100

и страдал он по давней

вине адамовой.

От смертного сна вкусил он,

но восстал он снова,

господь-искупитель,

на помощь людям;

вознесся на небо,

но снова на земь

сюда придет он,

чтобы людей исповедывать

105

в день суда,

всевладетель,

бог небесный,

с ним же будут и ангелы,

когда на суде он станет

судить, власть имущий,

все и вся,

ибо сам он

в жизни быстропрошедшей

стяжал это право.

110

И никто же

не сможет не устрашиться,

слыша слово,

когда всевластный спросит,

толпу испытывая:

во имя господне,

где же здесь человек,

кто же по доброй воле

примет страшную смерть,

как сам он на крестном древе;

115

и они устрашатся,

и решить не смогут,

как им стать,

Христу отвечая.

Но пустится в путь

без опаски тот,

кто на сердце носит

знак всеславный,

ибо чрез крестное древо

обрящет душа

120

от земли отдаленное

желанное царство

небесное, где пребудет

с богом вечно".

Сотворил я на крест,

радуясь духам,

великую молитву;

там, перед ликом его,

из людей был один я;

и душа из груди моей

125

отлететь хотела;

посетила меня

благоутомленье;

но желанна была мне

радость, что я по праву

к этому древу победному

прибегать могу,

от других людей отдалившись,

почитать его неустанно.

У креста я ищу защиты

130

в этой жизни,

и жаждет сердце

утоленья в молитве;

на земле не осталось

покровителей у меня,

но в обитель горнюю

прочь от радостей дольних

они направились,

и с отцом всевышним

в царствие его небесном

135

все веселье вкушают,

я же в сердце моем

что ни день ожидаю,

когда же господне древо

креста святого,

здесь мне представшее,

меня избавит от прозябанья

в этой быстропреходящей жизни

и в то возьмет меня место,

где внимают блаженные

140

на небесах веселью

и сами, слуги господни,

по праву празднуют

радость вечную,

и там меня оставит,

и там я стану

сладость блага

вкушать во славе,

со святыми обретаясь.

Мне заступником

145

да будет бог,

скорбевший о людях

на крестном древе:

грешного человека

искупил господь

и обитель ему небесную

даровал навечно;

и явилась надежда,

а с ней слава и блага

тем, кто в пламени мучился:

150

из битвы с победой

сын божий вышел,

благой и могучий,

он в царство горнее

вступил, в господни владенья,

с толпою душ спасенных,

владыка вседержец,

ожидаемый ангелами

и всеми святыми,

и теми, кто на небе

155

всевластному славословил,

во славе пребывая,

богу победному

в его обители.


Автором этой проникновенной поэмы из Верчелльского Кодекса (Cod. Vercelli, fol. 104b-106a) прежде считали Кюневульфа, поэта, жившего предположительно в IX в. Теперь обычно произведением Кюневульфа считаются лишь четыре поэма "Елена", "Юлиана", "Христос II" и "Судьбы Апостолов", в которые вплетено рунами его имя. Говоря же о "Видении Креста", отмечают лишь общее сходство поэмы с "подписанными" произведениями Кюневульфа в стиле и трактовке материала. Так, подчеркивают большое влияние на поэму литургии (Patch H. K. Liturgical influence in the dream of the Rood. – Publications of Modern Linguistic Association. XXIV). Почитание Креста, особенно широко распространившееся в Англии после того, как папа Марин (Marinus) даровал королю Альфреду часть Святого Креста (885), является общей темой "Видение креста" и Кюневульфовой "Еленой", где рассказывается о поисках Святого Креста Еленой, матерью императора Константина. "Видение Креста" замечательно особой утонченностью и многосмысленностью христианской символики. Крест предстает в поэме и как символ торжества Бога, и как орудие истязания, как крест поруганный и почитаемый, "древо", соединяющее землю с небесами. Христос здесь и жертва, и царь, и смерть его оказывается вместе с тем моментом его наивысшей победы. Но теология "Видения Креста" входит в образную ткань германской поэзии и во многом осмысляется через традицию (ср. особенно сцену распятия и погребения Христа, самую впечатляющую в поэме).

Прямые литературные источники поэмы неизвестны. Есть определенное сходство между нею и проповедью Псевдо-Августина (текст в Patrologia latina, vol. 47, p. 1155-56; английский перевод в изд. Allen-Calder, p. 53). Отмечая необычность замысла поэмы (рассказ о распятии, вещаемый самим Крестом), искали связи его с загадками, среди которых в Экситерском собрании есть и загадка о Кресте (№ 56); ср. так же включенную в это издание загадку о тростнике, начало которой напоминает начало "Видения Креста". В другом направлении ведет связь поэмы с надписью на придорожном руническом кресте (так наз. Рутуэльский Крест, Нортумбрия, VIII в.), частично совпадающий со ст. 39-64 "Видение Креста". В зависимости от общих взглядов исследователей, эта связь трактуется двояким путем: "Видение Креста" считают поздней ученой переработкой формульной надписи на кресте, либо видят в обоих текстах ответвления общей традиции, далеко разошедшиеся версии одного поэтического произведения.

Поэма неоднократно публиковалась отдельным изданием. В основе перевода лежат издания: Dickins B., Ross A. S. C. The dream of the Rood. L., 4th Ed., 1954; Swanton M. F. The dream of the Rood. Manchester, 1970.

4-5 …древо Креста, – Крест и в других древнеанглийских памятниках иногда обозначается как "древо" (др. англ. trēōw).

8 …окрест на земле. – В оригинале выражение, которое можно понять и как "края земли", осененные Крестом. Этот образ Бюгге связывал с образом Иггдрасиля, мирового древа скандинавской мифологии.

8-9 …ветви – перекрестие Креста. Кресты с пятью камнями на перекрестии изображены в Равеннской мозаике (VI в.).

13 …древо победное – ср. lignum triumphale в лат. источниках. Представление о Кресте как символе торжества Бога вероятно соединялось с верой, что крест или его изображение на доспехах, на знамени дарует победу в битве.

15 …лентами опеленутый. – По предположению А. Кука, имеются ввиду пурпурные ленты, которыми украшали крест во время церковных процессий.

21-23 …то красным оно показывалось… либо златом и самоцветами. – Пэтч дает следующее объяснение этого места: "На Великий Пост принято было ходить с простым красным крестом, на Вербное Воскресенье его заменяли крестом, более богато украшенным, а на Пасху был в употреблении crux de cristallo" (Patch H. R., Op. cit., p. 251).

34 …герой нестрашимый. – Здесь и далее Христос изображается как безупречный эпический герой (ср. эпитеты в ст. 30-41). Крест повинуется ему, как господину.

55-56 …и все во вселенной твари о пастыре возопили. – Отмечают сходство этих строк со сказанием о смерти Бальдра из "Младшей Эдды": "И если все, что ни есть на земле живого или мертвого, будет плакать по Бальдру, он возвратится к асам. Но он останется у Хель, если кто-нибудь воспротивится и не станет плакать" (Младшая Эдда "Лит. памятники", Л., 1970, с. 85).

69 …и всего-то никого с ним осталось. – Так в переводе передана литота оригинала.

70 …только мы на холме. – Вероятно подразумеваются и те кресты, на которых висели два разбойника, распятые с Христом.

75 …зарывали нас в ямовину. – Одно из мест, в котором ясно выступает параллелизм между судьбами Иисуса и Креста.

76 Слуги господни… – На месте второй полустроки лакуна, по-разному заполняемая издателями.

77 …златом и серебром. – Здесь кончается первая, наиболее самобытная, часть поэмы. Проповедь, составляющую ее вторую часть, было принято считать раньше позднейшим прибавлением.

101 …от смертного сна вкусил он, – буквальный перевод лат. gustare mortem.

108-116 …сюда придет он… Христу отвечая. – Ср. – отражение той же темы в "Руинах", ст. 8-9.

131-135 …на земле не осталось… все веселье вкушают. – Общее место элегической поэзии получает здесь более явственную, чем в элегию, религиозную окраску.

139-141 Где внимают блаженные… радость вечную. – В переводе несколько сглажено описание оригинала, формулы которого уподобляют небесное царство пиршественным палатам вождя.

148-156 …и явилась надежда… в его обители. – В последних строках поэмы подразумевается сошествие Христа в ад, легенда, происходящая из апокрифического Никодимова Евангелия, получившая в средние века широчайшее распространение.

 



БЛАЖЕННАЯ ЗЕМЛЯ


Край прекрасный,

как не раз я слышал,

там, на востоке,

распростерся обширный,

всеземнознатный:

здесь, в средимирье,

та земля далекая

людям недоступна

5

вживе недостижима,

а для мужей-злотворцев

по воле Всевышнего

вовсе заповедана.

Берега богатые

благим раствореньем,

нездешним духом

чудесно овеяны;

дивно содеян

этот дольний остров

10

гордомогучим

горним создателем;

там настежь в небе

перед знатноблаженными

растворяются многократно

врат благодатных створы.

Вот под небосводом

сокровенная равнина,

лес зеленый:

ни снега, ни ливни,

15

ни дыханье стужи,

ни летучее пламя,

ни градопады пагубные,

ни доспехи ледяные,

ни сушь, ни солнце,

ни северные ветры,

ни зной, ни засуха,

ни зимние метели

ее не тревожат,

но от века покоится

20

чистая и беспечальная

счастья обитель,

цветущая непрестанно:

ни утесы, ни горы,

ни скалы клыкастые,

ни каменные уступы

в поднебесье там не вздыбаются,

как здесь повсеместно,

ни ущелия, ни лощины,

ни пещеры, ни провалы,

25

ни бугры, ни обрывы –

не уродуют земь неровности,

ни крутизна какая,

но равнина прекрасная

разлеглась под облаками,

лугами цветущая.

Та земь светозарная,

как нам сказания поведали,

как ученые мудроречивые

отмечали в писаниях,

30

над миром вздымается

на двенадцать мер –

возвышается над любой вершиной

этот тишайший остров,

под небесами высокими

вознесенный к звездам.

Светлые там приветливы

древесные рощи,

леса эти солнечны,

непрестанно плодоносящие,

35

цветы блистают,

листы зеленеют

вечные на ветках

по воле господа;

и зимой и летом

лес изобилен

дивными плодами,

и никогда не вянет

листва под небосводом,

и до века безжалостный

40

огонь ее не погубит,

покуда этот

мир не переменится

(море когда-то,

потоп жестокий

потоками водными

залил всю землю,

но зелень этой равнины

волны не потревожили;

воды не тронули,

45

прилив бурливый

счастливых пределов

не смог достигнуть

по милости господа,

берега эти берегущего),

покуда огонь не грянет,

суд божий, –

гробы умерших,

домовины человеческие

тогда отверзнутся.

50

Нет в стране той

ни ненависти, ни мести,

ни злобы, ни слабости,

ни слезной скорби,

ни старости, ни усталости,

ни жестокой смерти,

ни пагубы, ни безуспешности,

ни напастей многих,

ни греха, ни худа,

ни лихих раздоров,

55

ни голода всегоднего,

ни в богатстве недостали,

ни снов, ни печалей,

ни хворей неизлечимых,

ни под небом ненастий:

ни снежные вихри

жестокие не налетают,

ни стужа лютая

льдышками студеными

людей не колет,

60

ни градом, ни морозом

травы не покрываются,

ни туч летучих,

ни дождевых потоков

ветер не навевает,

но воды струятся,

чудным течением

ключи изливаются,

текут в берегах,

луга омывая,

65

ручьи величавые

из чащи леса;

единожды в месяц

из подземельных истоков

прозрачная через рощу

прочь устремляется

влага прохладная, –

по слову господа

ту страну всезнатную

два надесять раз,

70

тот край прекрасный,

те рощи пересекала

река, текущая

по кущам изобильным,

по угодиям богатым,

где же всегодне не увядает

сень лесов

под небесами священная,

и долу не упадают

плоды налитые,

75

дивные произведения,

но всегда великолепны

деревья под бременем

зрелых, сладких,

сочных и смачных

во всякое время.

На травяной равнине

зеленеет всеславная

роща, преукрашенная

мощью святейшей,

80

лес великий,

светлейший и благолепно

цветущий непрестанно;

святым дыханием

веяно благословенное,

от века нерушимое

и до конца, это царство,

покуда творцом не будет

разрушено древнее,

сотворенное им в начале.


В издание включена первая и наиболее знаменитая часть поэмы о Фениксе (Ex. B., fol. 55b-56a), часто публикуемая отдельно (под названием The Happy Land, например, в англосаксонской хрестоматии Г. Суита: Sweet H. An Anglo-Saxon Reader, 9 th ed. Oxford, 1928, p. 151-153). Поэма отчасти представляет собой пространную перифразу латинской поэмы Лактанция (философ и писатель, приближенный имп. Константина, ум. ок. 340 г.) De Ave Phoenice, в которой излагается сказание о Фениксе, отчасти аллегорическое истолкование этого сказания. Восставший из пепла Феникс символизирует праведных христиан, которых очистительное пламя Страшного Суда приведет к жизни вечной.

Блаженная Земля – родина Феникса, где, согласно сказанию, он живет тысячу лет, а состарившись, улетает на запад, в сирийские пустыни, дабы сжечь себя в солнечных лучах и, вновь возродившись, вернуться на родину. В общем контексте поэмы Блаженная Земля – это также земной рай. Однако, подобно тому, как описание Рая у Лактанция все пронизано реминисценциями из античной мифологии (ср. прим. ниже), англосаксонский поэт приспосабливает это описание к понятиям германской поэзии. Основная трудность состояла для него в том, что в германской поэзии почти нет идиллического пейзажа (если не считать стереотипных выражений типа "зеленые тропы" или "широкие луга"); пейзаж здесь, как правило, мрачен и враждебен человеку. Это топи, бурное море, лесные чащобы (ср. знаменитый пейзаж в "Беовульфе", ст. 1358 след.). Благоустроенность символизируется в этой поэзии пиршественными палатами, где дружинники собираются под защитой вождя. Это твердыня, противостоящая мраку и хаосу, царящим за ее стенами. Поэтому и царствие небесное в англосаксонской поэзии нередко уподобляется пиршественным палатам – средоточию всякой радости (напр., beorte burhweallas, букв. "яркие стены града" в поэме "Христос и Сатана": ср. также ст. 139 след. "Видение креста"). Рай как пейзаж, райские кущи (а таково задание в сюжете в поэме о Фениксе) могли быть изображены германским поэтому, не порывающим с традицией, только одним способом – по его несходству с традиционным пейзажем. Поэт чрезвычайно широко пользуется теми возможностями, которые предоставляет ему отрицание: земной Рай это место, где нет ни северных ветров, ни метелей, ни снов, ни печалей, куда не налетают снежные вихри, и "стужа лютая льдышками студеными людей не колет" (ср. описание пейзажа в "Морестраннике" или "Скитальце"). Такое косвенное изображение несказанно прекрасного оказывается и большой художественной удачей: отсюда тот глубокий лиризм и проникновенность, которые отмечают эту часть поэму.

Ссылки на текст Лактанция даются ниже по изданию: AllenCalder, p. 114 ff.

2 …на востоке. – Так у Лактанция. Земной рай помещали, следуя Писанию, в Междуречье. На восток ведет и сказание о Фениксе, зародившееся в Египте и рано вошедшее в античную, а затем христианскую культуру.

3 средимирье – вся земля (middangeard).

9 …остров. – Слово, с которым для англосакса связано представление о недоступности этой земли (также ст. 3). Ср. упоминание "дальних земель в заморских странах", к которым стремится герой "Морестранника" (ст. 52).

11-12 …там настежь в небе… врат благодатных створы. – Ср. у Лактанция: "там раскрыты врата, ведущие на вечные небеса".

19-20 …но от века покоится… счастья обитель. – Образ постоянства, защищенности от всех напастей (ср. также ст. 31, 40 и др.) обладает особой значимостью для поэзии, которую столь тревожила тема непрочности всего сущего (см. прим. к элегиям).

28-29 …как нам сказания поведали… отмечали в писаниях… – Ср. у Лактанция: "но земля эта возвышается над нашими горами на дважды шесть мер" (Per bis sex ulnas).

34 …леса эти солнечны… – У Лактанция более определенно: "это роща Солнца". В латинской поэме здесь и там встречаются отголоски солярного мифа, и о самом Фениксе сказано, что он "повинуется и служит Фебу как наиславнейший его слуга".

39-40 …и до века безжалостный огонь ее не погубит… – Все, что осталось от упоминания в латинской поэме "пламени Фаэтона", которое, спалив небо, не коснулось этой земли.

41-47 …море когда-то… берега эти берегущего… – У Лактанция: "когда поток залил землю волнами, она поднялась над водами Девкалиона (Deucalioneas exsuperavit aquas)". Среди христиан была более распространена легенда, что земной рай, устроенный богом для первых людей, был смыт потопом.

47-49 …покуда огонь не грянет… тогда отверзнутся. – Пределом для этой земли, как и для всего земного мира, будет Страшный Суд, который настанет в конце времени (ср. также ст. 83-84).

66-71 …единожды в месяц… по кущам изобильным… – Ср. у Лактанция: "в середине (земли) расположен источник, который называют живым источником. Он чист, ласков и полон сладостных вод. Он изливается единожды в месяц, орошая двенадцать раз в году всю рощу струями".

 



ГРЕХОПАДЕНИЕ (.pdf)



БИТВА ПРИ БРУНАНБУРГЕ


В это лето

Этельстан державный,

кольцедробитель,

и брат его, наследник,

Эдмунд, в битве

добыли славу

и честь всевечную

мечами в сечи

5

под Брунанбуром:

рубили щитов ограду,

молота потомками

ломали копья

Эадвинда отпрыски,

как это видится

в их роде от предков,

ибо нередко недругов

привечали они мечами,

защищая жилище,

10

земли свои и золото,

и разили противника:

сколько скоттов

и морских скитальцев

обреченных пало –

поле темнело

от крови ратников

с утра, покуда,

восстав на востоке,

светило славное

15

скользило над землями,

светозарный светоч

бога небесного,

рубились благородные,

покуда не успокоились, –

скольких северных

мужей в сраженье

положили копейщики

на щиты, уставших,

и так же скоттов,

20

сечей пресыщенных;

косили уэссекцы,

конники исконные,

доколе не стемнело,

гоном гнали

врагов ненавистных,

беглых рубили,

сгубили многих

клинками камнеостренными;

не отказывались и мерсии

25

пешие от рукопашной

с приспешниками Анлафа,

прибывшими к берегу

по бурным водам,

себе на пагубу

подоспевшими к сече

на груди ладейной –

вождей же юных

пятеро пало

на поле брани,

30

клинками упокоенных,

и таких же семеро

ярлов Анлафа,

и ярых мужей без счета,

моряков и скоттов.

Кинулся в бегство

знатный норманн –

нужда его понудила

на груди ладейной

без людей отчалить, –

35

конь морской по водам

конунга уносит

по взморью мутному

мужа упасая;

так же и старый

пустился в бегство,

к северу кинулся

Константин державный,

седой воеводитель;

в деле мечебойном

40

не радость обрел он,

утратил родичей,

приспешники пали

на поле бранном,

сечей унесенные,

и сын потерян

в жестокой стычке –

сталь молодого

ратника изранила;

игрой копейной

45

не мог хитромыслый

муж похвастать,

седой воеводитель,

ему же подобно Анлаф

рать истратил:

их не радовала,

слабейших в битве,

работа бранная

на поле павших,

пенье копий,

50

стычка стягов,

сплетенье стали,

ошибка дружинная,

когда в сраженье

они столкнулись

с сынами Эадверда.

Гвоздьями скрепленные

ладьи уносили

дротоносцев норманнов

через воды глубокие,

55

угрюмых, в Дюфлин

по Дингес-морю,

плыли в Ирландии

корабли побежденных.

И братья собрались

в путь обратный,

державец с наследником,

и дружина с ними

к себе в Уэссекс,

победе радуясь;

60

на поле павших

лишь мрачноперый

черный ворон

клюет мертвечину

клювом остренным,

трупы терзает

угрюмокрылый

орел белохвостый,

войностервятник,

со зверем серым,

65

с волчиной из чащи.

Не случалось большей

сечи доселе

на этой суше,

большего в битве

смертоубийства

клинками сверкающими,

как сказано мудрецами

в старых книгах,

с тех пор, как с востока

70

англы и саксы

пришли на эту

землю из-за моря,

сразились с бриттами,

ратоборцами гордые

разбили валлийцев,

75

герои бесстрашные

этот край присвоили.


Эти стихи, воспевающие громкие победу англичан над объединенными силами скоттов и викингов, записаны в Англосаксонской хронике под годом 937. В Хронике этого периода (сер. X – сер. XI в.) встречаются и другие версифицированные записи (напр. о коронации Эдгара в 973 г., о смерти Эдуарда Исповедника в 1065 г.), но "Битва при Брунанбурге" выделяется среди них своими художественными достоинствами. Назначение этого стихотворения двояко. С одной стороны, "Битва" занимает свое место в ряду других погодных записей "Хроники" и содержит насыщенное фактическими подробностями (личные имена, географические названия) сообщение о действительно имевшем место событии. Но в то же время это и "песнь триумфа" (Dobbie), панегирик английскому оружию, создавая который, поэт равнялся на образцы древней героической поэзии. Формальная сторона героической поэзии воспроизведена здесь с большим мастерство (хотя и не без некоторого налета "академизма"; an academic-laureate work – так назвал "Битву" У. Кер). Стих "Битвы" звучен и регулярен, поэтическая речь предельно насыщена формулами и украшена сложными словами, создаваемыми поэтом в соответствии с традиционными моделями. Жанровые особенности героических песней в "Битве", однако, не во всем выдержаны. "Сцены" и "речи" уступают в ней место всеобъемлющему панорамному взгляду на события. Поле битвы, над которым солнце совершает свой дневной путь, обозревается с некоей высокой точки, соответствующей масштабности событий. Поэт стремится и к созданию надлежащей исторической перспективы, сравнивая победу Этельстана с победами его дедов над викингами (ст. 8 след.) и его праотцов над бриттами и валлийцами (ст. 69 след.). "Битва при Брунанбурге" – первый известный образец хвалебной песни в английской поэзии. Не раз искали к ней параллели в скальдической поэзии, в том числе среди скальдических стихов, сочиненных в эпическом размере. Так, сравнивают ее с "Битвой при Хаврсфьорде", воспевающей победу конунга Харальда Прекрасноволосого, положившую начало объединению Норвегии (Kershaw N. Anglo-Saxon and Norse Poems. Cambridge, 1922, p. 64-65). Та же битва описывается, по-видимому, в гл. 52-54 древнеисландской "Саги об Эгиле" (см.: Исландские саги. М., 1956, с. 153-162). Сага, однако, иначе называет место битвы ("равнина Винхейд возле леса Винуског") и выводит в центр событий других исторических лиц; скальд Эгиль Скаллагримссон сражался в этой битве на стороне Ательстана.

Поэму переводил в стихах А. Теннисон: Battle of Brunanburh. – In: The poetical works of Alfred Tennyson. N.Y., 1900, p. 589-591. В основу настоящего перевода положено издание: Campbell A. The battle of Brunanburh. Oxford, 1938.

1 В это лето… – Выдерживается начальная формула погодных записей в Хронике. В этой же строке называется Этельстан (924-940), прославленный в английских и скандинавских источниках внук Альфреда Великого. При нем достигло вершины могущество уэссекской короны. Подчинив в 927 г. Нортумбрию, которой до этого (920-927) правил Сигтрюгг, скандинавский владетель Ирландии, Этельстан стал первым единовластным правителем Англии.

3 Эадмунд – впоследствии преемник Этельстана (940-946). Во время битвы ему было 16 лет.

5 …под Брунанбургом… – Несмотря на точное указание места битвы, локализовать его не дуается, так как Брунанбурга нет на современной карте Англии. Скорее всего противники встретились где-то на северо-западном побережье (Dobbie). Щитов ограда. – Особым образом сложенные воинами щиты, защищающие строй не только спереди, но и сверху. "Ограда (стена, крепость и т.п.) из щитов" часто упоминается в древнеисландской литературе.

6 …молота потомками… – кеннинг меча, ср. ст. 7 загадки "Щит".

7 Эадверд – король Уэссекса (901-924), сын Альфреда Великого и отец Этельстана.

7-10 …как это ведется… и разили противника… – Эти слова – не просто риторическая фигура: правители Уэссекса первыми сумели дать отпор викингам, разорявшим Англию с конца VIII в. В 878 г. Альфред Великий заключил с ними Уэдморский мир, по которому скандинавы получили право законно селится в центрально-восточной части Англии (так наз. "Область датского права").

11 Скотты – шотландское войско, вождь которого, Константин, назван в ст. 38; морские скитальцы – викинги.

17-19 …скольких северных… и так же скоттов… – В оригинале это место не совсем ясно; его также читают "уложили, несмотря на щиты".

20 …сечей пресыщенных… – Здесь литота, подразумевающая "мертвых".

24 …камнеострёнными… – т.е. "заточенными на точильном камне", нигде более не встречающийся эпитет меча. Мерсии – жители Мерсии, одного из англских королевств в Британии.

25 Анлаф – скандинавский правитель Дублина; в "Саге об Эгиле" в связи с этой битвой упоминается его тезка и сородич Олав Красный, потомок знаменитого викинга Рагнара Кожаные Штаны.

31 …ярлов Анлафа… – Слово eorl, обычный в древнеанглийской поэзии синоним "мужа, воина", относясь к скандинавам, могло отождествляться по значению с этимологически тождественным ему словом др. исл. yarl – "ярл". В "Битве при Брунанбурге", как и в "Битве при Мэлдоне", есть примеры и других скандинавизмов. Они служат в этих стихах лишь для обозначения скандинавских реалий, но именно к X-XI вв. – эпоха глубоких и многообразных англо-скандинавских контактов – восходит большинство скандинавских заимствований, сохранившихся и по сей день в английском словаре.

32 моряки – викинги.

33 знатный норман – Анлаф.

35 конь морской – корабль.

38 Константин державный – см. прим. к ст. 11.

44-45 …игрой копейной… муж похвастать. – Подразумевается просто: "вождь потерпел поражение".

47 …их не радовала… – Еще один пример литоты (ср. ст. 20).

48-51 …работа бранная… ошибка дружинная… – В этом нагнетании кеннингов битвы (некоторые из которых нигде больше не встречаются) несколько утрирован стиль эпической поэзии.

55 Дюфлин – Дублин; название Дингес-моря встречается только здесь, не известно, какая часть Атлантики им обозначается.

60-65 …на поле павших… с волчиной из чащи. – Перечисление "зверей битвы" – также щедрая дань стилю эпической поэзии.

68-69 …как сказано мудрецами в старых книгах… – Обычная ссылка на авторитет (ср. ст. 28-29 "Счастливой Земли") может подразумевать в данном случае конкретные письменные источники, в том числе саму Англосаксонскую хронику, начальные записи которой сообщают о победе англов и саксов над исконными жителями Британии.

 



БИТВА ПРИ МЭЛДОНЕ


...вдребезги.

Сам он всадникам приказал

всех коней отпустить,

спешно спешиться, –

уповали бы в рукопашной

молодые лишь на доблесть

да на доброе свое оружие.

5

Тут Оффы родич,

воочию убедившись,

что труса не празднует

ратный начальник,

сам высоко

сокола любимого

пускал с руки,

и кинулся в сечу –

все узнали,

что знатный отпрыск

10

не бежит от сражения,

коль обнажил он лезвие.

И Эадрик тоже

этому следовал,

поспешая за вождем дружинным,

он держал, копейщик,

древо дрота –

не дрогнет воитель,

пока рука его

клинком широким

15

и щитом владеет,

он в том поклялся,

что в брань направится

поперед господина.

…Стал по уставу Бюрхтнот

ставить войска,

скал на коне, указывал

каждому воину,

кому какое мужу место,

а вместе наказывал,

20

чтобы щиты

наизготове держали

крепко в руках и прямо,

дабы страха не ведать;

когда же рать преграду

построил как должно,

там он спешился,

среди приспешников верных,

среди приближенных дружинников,

живших в его доме.

25

Тут вестник викингов

выступил на берег,

пришел глашатай,

возвышая голос,

слово грозное выкликивал

от мореплавателей,

вызывал войсководу этого,

над водами стоя:

"Был к тебе я послан

от корабельщиков многохрабрых

30

с таким приказом:

дай нам кольца

ради замирения;

разве не лучше вам

от напора копейного

откупиться данью,

чем в битве быть,

рубиться насмерть;

ратей тратить не стоит

ради сокровищ ваших;

35

мы же можем за выкуп

миром кончить,

когда согласен

ты, наиславный,

эту рать отослать обратно

и дать мореходам

по нашей охоте,

денег отмерить

ради мира,

40

и тогда мы с данью

в море уйдем немедля,

на кораблях от земли отчалим

и с вами в согласье будем".

Бюрхтнот вскричал,

щит подъявши,

дротом ясеневым

тряс он яростный,

и такими словами отважный,

ему ответил:

45

"Понимаешь ты, бродяга моря,

о чем расшумелось это войско? –

вам не дань дадут,

но добрые копья,

дроты отравленные,

издревне острия,

и в доспехах наших

пользы вам не будет.

Глашатай пришельцев,

спеши с вестью

50

обратно к своему народу,

пусть не радуются:

не бесчестный со своим ополченьем

здесь военачальник встал,

он биться не будет

на этой границе

за владенья Этельреда,

государя нашего,

за людей и наделы, –

да падут проклятые

55

язычники под грозою! –

и подумать зазорно,

чтобы вы с нашим выкупом

вышли отсюда без боя

и корабли свои увели,

когда от земли нашей

и без торга столько

отторгнуть успели.

Не добраться вам без крови

до сокровищ наших

60

прежде мира померимся

смертью в битве,

железом, лезвиями,

а согласья потом достигнем".

Там со щитами

он поставил воинов,

над рекой под его приказом

войска стояли,

и только протока

противников разлучала,

65

бурлил прилив

по следам отлива,

рукава заливая;

ждали воины нетерпеливо

начало, когда ополченья

в мечи ударятся,

и толпились над Пантой,

ну уступая друг другу в славе,

саксы мужеством препоясанные,

и войско ясеневое;

70

встали, но сталью

друг друга достать не могут,

разве стрелою резвой

срезать насмерть;

вода спадала;

ждали викинги – там немало

было корабельщиков,

битвы жаждущих.

Страж народа поволил,

брод охранять поставил

75

воина твердого –

он звался Вульфстан,

муж смелый,

наследник Кеолы,

подоспел он, – и первый

копейном рожном

враг сражен был на месте,

посмевший ступить на камне,

двое с Вульфстаном

воев было:

80

Маккус и Эльфере,

одинаково храбрые,

там от потока

ни за что не попятятся,

но держат надежно

людей враждебных,

доколе копьями

и руками владеют;

тут смекнули недруги,

они узнали

85

страшную

стражу брода,

гости лихие

пошли на хитрость,

лишь бы малость

места им уступили,

через брод перебраться дале

рати на берег;

отвечал военачальник,

воскичился,

90

шире место пришельца

поспешил уступить,

восклицал

сын отца своего, Бюрхтельма,

над холодными водами –

воины слушали:

"Вам дорога открыта

через эти пороги,

вблизи нам пора сразиться,

а кто хозяином останется

95

на поле павших –

Господь укажет".

Стая волчья

стала переправляться,

войско викингов –

воды Панты их не пугали –

через потоки светлые со щитами

на восточный берег

вышли и вынесли

боевые доспехи;

100

Бюрхтнот же к бою

с ратоборцами изготовился,

сторожил кровожадных,

и сложить повелел,

собрать из щитов ограду,

чтобы ратовать стойко

дружине в сраженье:

приближалась битва,

слава близилась,

время пришло

105

пасть избранникам израненным

на поле брани.

Вот взволновалось войско,

вороны кружат,

орел воспарил, стервятник,

крики на поле;

тут пустили стаю

копий, как сталь, каленых,

остреные древки,

дроты взлетали,

110

луки труждались, жала,

визжа, в щиты вонзались,

сшиблись дружины,

мужи гибли,

первые пали юноши

на поле ратном:

ранен Вульфмер – раньше времени

избрал он смертное ложе,

был он, племянник Бюрхтнота,

избит мечами,

115

сын сестрин

в сече изрублен;

на том же месте

возмездье викингам:

я слышал, что следом

славный Эадверд

так мечом изловчился,

что обреченный воин

пал к стопам его

от одного удара, –

120

за то государь

ему благодарностью

успел воздать среди поля,

спальнику верному.

Дружина в сраженье

держалась крепко,

отрадно ратникам

в страдном поле

спорить, кто первый

рожном копейным

125

достать успеет

соперника обреченного,

жизнь вынет воина;

лежали мертвые;

живые в битве не ослабели –

был им Бюрхтнот опорой:

звал он воинов

с головой окунуться в дело,

кликал их перед ликом данов

стяжать великую славу;

130

сам он двинулся в сечу,

меч подъявши

и щит для защиты,

ища противника,

войсковода отважный

воину вражьему шел навстречу –

зла, не блага,

они желали друг другу:

морестранник направил

с полдня копье остреное

135

и поранил, задел

вождя ратного, –

тот щитом прикрылся,

распласталось надвое древко,

ясень копейный,

вспять прянул,

и тут же неукротимый

пустил ответное,

горло гордому

врагу пронзило

140

смелым бойцом

умело нацеленное

жало прошило

шею ратнику, –

жизни лишил он

несокрушимого,

и сразу грозный

срезал второго,

грудь пронзил, просквозил доспехи,

145

от плеча разошлась кольчуга,

торчал из сердца

дрот отравленный,

и возрадовался, рассмеялся

государь удачливый,

и благодарность Господу

воздал за страду денную,

от владыки ему дарованную.

Тут пускал с руки

стрекало ясеневое

150

ратник вражий,

и сразу

прободило оно господина,

воеводителя Этельредова;

с ним же юнец стоял,

ученик ратоборца;

новобранец браней

брал, не мешкая,

вырвал из воина

окровавленное жало,

155

Вульфмер юный,

Вульфстана отпрыск,

успел копейщик,

вспять отправил

копье, – вонзилось,

на землю рухнул

убийца вождя любимого,

было ему отмщенье;

но меченосец новый

к знатному приближался,

160

коваными кольцами

искал поживиться,

частой кольчугой,

мечом очеканенным;

Бюрхтнот не мешкая –

меч из ножен,

сверкнул широколезвым,

по железу ужарил;

но поздно: на помощь недругу

подоспел корабельщик,

165

отсек предплечье

изувечил раной, –

в землю вонзился

золотом изукрашенный

клинок его,

и не смог бы воитель

взяться – отказали руки;

и сказал он такое слово,

властно седовласый молвил,

зычным голосом одушевляя

170

дружинников, поспешили бы

вершить битвы;

не много прожить он смог бы,

ноги слабели;

на небеса высокие глянул…

"Благодарствую тебе,

государь народов,

за радости, мне дарованные

не раз в этой жизни;

175

и теперь я, господин вседобрый,

в помочи твоей нуждаюсь:

огради благодатью

дух мой отлетающий,

пусть душа моя

к тебе поспешает,

в твою обитель,

повелитель ангельский,

прими ее с миром,

и чтобы не смели

180

исчадья пучины адской

беспричинно вредить ей".

Тут зарубили его безбожные,

и обоих героев

на том же месте:

вместе с господином

Вульфмер и Эльфтнот,

два воина,

вблизи хозяина

пронзенные пали;

185

и спешили тогда из сшибки

все, кто страшился;

Одды отпрыски первыми

опрометью бежали:

Годрик негаданно

в горе вождя покинул,

того, кто бойка по-царски

жеребцами одаривал прежде,

и вскочил бесчестный

в седло военачальник,

190

верхами уходит –

это худшее дело! –

с братьями он бросил

бранное поле:

Годвине и Годвиг,

о гордости не радея,

спиной повернулись,

в лесную чащу бежали,

под сень дерев от сечи

спасенья ради,

195

больше их было, беглых,

чем подобало,

когда бы они о добром

дольше помнили,

о честях, какими часто

он привечал их.

Верный Оффа ему, бывало,

говаривал,

когда с ближайшей дружиной

совет держал он:

200

чем, говорит, в реченьях

чаще они храбрятся,

тем в беде на тех людей

надежды меньше.

Так преставился

старый войсководитель

государя Этельреда:

увидали дружинники

все в этой сече,

что сильный кончился,

205

и в горе гордые

шагали воители,

мужи нестрашимые

спешили к бою,

хотели выбрать

из двух единое:

смерть на месте

или месть за любимого.

Кликал их славный

наследник Эльфрика,

210

воин юный

звал в сражение,

молвил Эльфвине

мужественное слово:

"Часто кричали мы

за чашей меда,

славой на лавах

клялись-хвалились,

в тех застольях

стойкостью ратной

215

пускай же каждый

покажет свою отвагу,

я же поратую

за род мой древний, –

мы из мерсиев,

из семьи знаменитой:

прадед мой праведно

правил землялми,

в мире премудрый

муж Эальхельм;

220

да не услышу в людях

слов стыдных,

будто я бегал

от корабельщиков,

восвояси от рати ясеневой,

когда, опоясанный смертью,

сгибнул воитель гордый –

это горе наивеличайшее! –

он по крови мне был сородич,

и по рати начальник".

225

С места, не мешкая,

возмездия ради

ринулся он недаром –

ударом лезвия

ранил морестранника:

среди брани ивикнг

замертво пал на землю.

И сказал им Оффа,

родичей и соратников

на драку одушевляя,

230

тряс он, яростный,

ясеневым дротом:

"Прав ты, Эльфвине,

храбрым словом

доблестно воителей пробуждая,

когда государь наш

пал на поле, –

теперь должны мы

друг друга

ободрять и драться

235

плечом к плечу,

доколе мечом владеет

рука, и доколе

копья не притупились,

острия годны.

Годрик трусливый,

Одды отпрыск,

продал нас в битве:

многим тогда помнилось

не наш ли военачальник

240

на знатном коне скачет

спиною к сече,

и в испуге распалось

в поле войско,

расшаталась щитов ограда,

но не пристало нам следовать

за слабейшим, людей подбившим

на бегство".

Леофсуну воскликнул,

липовый поднял

245

щит для защиты

и так обещал он:

"Честью своей ручаюсь,

не чаю уйти отсюда,

но, пяди не уступая,

вспять не двинусь, местью воздам за смерть

вождя и вместе друга.

Стыд мне, коль станут у Стурмере

стойкие воины

250

словом меня бесславить,

услышав, как друг мой сгибнул,

а я без вождя

пятился к дому,

бегал от битвы;

убит я буду

железом, лезвием".

И полез он, яростный,

в гущу врагов,

гибели не страшась.

255

Тогда же Дуннере,

простолюдин, воскликнул,

тряс он дротом,

среди рати взывая,

всех в этой сече

просил за Бюрхтнота:

"Тот не отступит,

кто мстить задумал,

и жизни не жалко

за дружиноводителя".

260

и спешили дружинники,

о жизни своей не заботясь, в битве ратоборцы

бились насмерть,

свирепели копейщики,

и о помощи молили Господа,

чтобы воздать, как должно,

за дружиноводителя,

и враги его

чтобы погибли.

265

За них же прилежно

и заложник ратовал,

из нортумбрийцев

знатного рода, этот Эскферт,

Эглафа отпрыск,

прочь не пустился

из потехи бранной,

но мечет, не мешкая,

меткое жало,

270

то по щиту,

а то и в тело,

раз по разу

дразнит, ранит,

колет, доколе

рукой владеет.

Там де еще остался

статный Эадвеард,

рьяный и разъяренный,

в брани он похвалялся

275

не уступать ни пяди,

где пал наилучший,

от боя не бегать,

но биться насмерть:

рушил щит-ограду, ратовал с недругом,

воздал морским бродягам

за вождя кольцеподателя,

местью за смерть,

и с мертвыми лег он;

280

так же Этерик:

этот знатный,

ратник рьяный,

брат Сибюрхта,

не на жизнь сражался;

и дружинники многие

копья в щиты вгоняли,

оборонялись храбро;

сшибались щитов ободья,

битва страшную пела

285

песнь доспехов;

успел ударить

Оффа морескитальца –

враг скатился наземь, но и родичу Гада

могила досталась:

Скоро Оффа

был заколот в стычке,

но, что обещал дружинник,

то и свершил он:

290

он хвалился

клялся кольцеподателю,

или с радостью рядом

в ограду въедут,

живые в жилище,

или полягут

на бранном поле,

от ран погибнут, –

пал он, подданный,

подле войсководы;

295

щиты грохотали,

одолевали морескитальцы,

сечей разгоряченные;

часто копье вонзалось

в обреченное чрево;

вскочил тогда Вистан,

Турстана потомок,

и стал он биться

и в гуще погибельной

троих врагов сразил он,

300

и пал сын Вигельма

рядом с викингами.

Встреча суровая;

Крепко в сече

Держалась дружина;

Ранами изнуренные;

Трупы валялись;

Освальд и Эадвольд

В это время

305

рать ободряли

браться, оба

звали родичей

вперед на сечу,

в жестокой стычке

стойки да будут,

клинки да не дрогнут

в руках у сильных;

Бюрхтвольд молвил,

щит подымая,

310

тряс он, яростный,

дротом ясеневым,

ратник старый

учил соратников:

"Духом владейте,

доблестью укрепитесь,

сила иссякла –

сердцем мужайтесь;

вот он, вождь наш,

повергнут наземь,

315

во прахе лежит добрейший;

да будет проклят навечно,

кто из бранной потехи

утечь задумал;

я стар, но из стычки

не стану бегать,

лучше, думаю, лягу,

на ложе смерти

рядом с господином,

с вождем любимым".

320

Других же, Годрик,

сын Этельгара,

увлекал за собою,

пуская копья,

метал смертоносные

дроты в викингов,

войско вел он,

был во главе он,

разил, покуда

не пал на землю –

325

врага этот Годрик

не испугался в битве! ...


Поэма о поражении англичан в битве со скандинавами и о гибели эссекского алдермана Бюрхтнота – выдающийся памятник позднедревнеанглийской эпохи. В более старых изданиях она известна также под названием "Смерть Бюрхтнота". Битва при Мэлдоне – исторически засвидетельствованное событие. Большинство рукописей Англосаксонской хроники относят ее к 991 г., а Паркерская рукопись – к 993 г. В записи Паркерской рукописи сказано: "В тот год Анлаф пришел с 93 кораблями к Фолькестану и разграбил всю округу, а затем направился в Сандрик и оттуда в Ипсвик и, опустошив их, двинулся в Мэлдон. Алдерман Брихтнот выступил против них с войском и дал им бой, и они убили там алдмерана и оставили за собой поле битвы". В упоминаемом здесь Анлафе (в других рукописях данное имя ответствует) некоторые исследователи видят Олава сын Трюггви, будущего конунга Норвегии (994-1000 гг.). Другие выражают сомнение в этом, замечая, что битва в Эссексе была лишь одной из рядовых стычек со скандинавами, чьи набеги на Англию особенно участились в годы правления короля Этельреда Неразумного (Æþelred Unræde, 979-1016 гг.) и приносили большой урон стране. В Хронике из одной записи в другую повторяется как формула: "викинги делали все, к чему они были привычны, убивали и сжигали всю округу". Память об этих набегах сохранили и скандинавские источники тех лет – скальдическая поэзия. Ср., среди целого ряда подобных, стихи Халльфреда Трудного Скальда, сподвижника Олава сына Трюггви:

Гневен в сече княжич

Гнал нещадно англов,

Тьму нортимбров, грозен,

В громе стрел угробил.

(Снорри Стурлусон. Круг Земной. Сага об Олаве сыне Трюггви, глава XXX)

Упоминание о гибели Бюрхтнота встречается также в латинских сочинениях, относящихся к истории монастыря Эли (Эссекс), которому Бюрхтнот оказывал покровительство. Там рассказывается, между прочим, что Бюрхтнот был необыкновенно высокого роста и пользовался еще при жизни большой славой.

В течение последних десятилетий не утихает полемика между тем исследователями поэмы, которые видят в ней почти протокольное сообщение об исторических фактах, и тем, кто настаивает на том, что поэма равняется на древние эпические образцы и содержит немалую долю художественного вымысла. Первое направление восходит к работам Лаборда (см. особенно: Laborde E. D. Byrhtnoth and Maldon. London. 1936), доказывавшего, что сам поэм был одним из немногих, уцелевших в битве воинов Бюрхтнота и дал, едва оправившись от ран, достоверное ее описание. Сторонники полной исторической правдивости видят ее основной конфликт в тактическом просчете Бюрхтнота, который, "воскичившись" (ст. 89), переоценил свои силы и позволил викингам обмануть себя (ст. 86), поставив под удар свое войско. К числу недостатков поэмы относят при этом слабую мотивированность, поскольку поэт так и не объясняет, в чем же состоял обман викингов (ср. особенно: Vills A. D. Byrhtnoth's mistake in generalship. – Neuphilologische Mitteilungen, vol 67, 1996, p. 22). Их оппоненты, напротив, считают, что основной пафос поэмы определяется стремлением восстановить пошатнувшиеся в век Этельреда героические идеалы. События местного значения вырастают в ней до эпических масштабов, и Бюрхтнот здесь – не просто должностное лицо, совершившее непоправимую (хотя и оправдываемую психологически) ошибку, а герой, под знаменем которого собралась "вся Англия" (ср. прим. к ст. 80). Ситуация, как она задана в поэму, с самого начала исключает возможность мирной развязки, и последующие действия Бюрхтнота не нуждаются в реалистической мотивировке: в них находит предельное выражение его героический дух. Не менее, чем Бюрхтнот, прославляются в поэме дружинники, принявшие смерть вместе с вождем. Напротив, навеки заклеймили себя позором те воины, которые, подобно дружинникам Беовульфа ("Беовульф", ст. 2595 след.), бросили вождя в его последней битве. Нельзя не признать предпочтительность этого взгляда (ср. особенно: Klark G. The Battle of Maldon: A Heroic Poem. Speculum, 1968, vol. 43, N 1, p. 53-68) с тою, однако, оговоркой, что ориентация повествования на героический эпос и предполагаемый ею художественный вымысел (говоря о последнем, особенно часто приводят в пример речи "Битвы") едва ли исключали в глазах современников ее правдивость.

Рукопись "Битвы при Мэлдоне", принадлежавшая кодексу MC Cotton Otho A. XII, не дошла до наших дней; она сгорела в 1731 г. во время пожара в Коттонской библиотеке. К счастью за несколько лет до пожара библиотекарь Джон Эльфинстон выполнил тщательную транскрипцию рукописи, послужившую основой для первой публикации рукописи Хирном (Hearne, 1726), которому следует русский перевод.

2 Сам он всадникам приказал всех коней отпустить… – Кони использовались как транспортное средство. Отогнанные кони и спущенный с руки сокол (ст. 7-8) символизируют, по-видимому, неотвратимость битвы.

5 Оффы родич – один из воинов Бюрхтнота. Оффе отводится центральная роль во второй половине поэмы; исторический прототип этого персонажа, как и большинства других, называемых в поэме, неизвестен.

24 …среди приближенных дружинников… – проводится различие между войском и личной дружиной вождя, его "гридью" (др. англ. heorðwerod).

25-26 Тут вестник викингов… возвышая голос… – Глашатого викингов и Бюрхтнота разделяет, по-видимому, значительное пространство. Предполагаемое место битвы было досконально исследовано Лабордом (Laborde E. D. The Site of the Battle of Maldon. – English Historical Review. Vol. 40, 1925, p. 161-173). Как он предполагает, викинги вошли в устье р. Панта (совр. Blackwater) и высадились с кораблей на островке в ее дельте (совр. Northey); островок соединяется с большой землей, где стояло войско Бюрхтнота, каменной грядой, отходящей от его юго-западной оконечности (в переводе "брод" ср. ст. 74 и др.) и открываемой во время отлива.

47 …дроты отравленные… – эпитет, относящийся иногда к оружию, едва ли должен пониматься буквально.

53 …владение Этельреда… – Здесь это вся Англия, защитником которой предстает в поэме Бюрхтнот.

55 …язычники… – Обычное обозначение скандинавов в древнеанглийских памятниках. Стоит заметить в связи с этим Олав сын Трюггви, упомянутый Хроникой в связи с Битвой при Мэлдоне (см. выше), вошел в историю как ярый поборник христианства в своей стране.

65 …бурлил прилив… рукава заливая… – См. прим. к ст. 25-26.

69 …войско ясеневое… – обозначение викингов. "Ясенями" назывались как копья (ср. ст. 149), так и легкие струги викингов (др. англ. æscas).

80 Маккус – кельтское имя. Вероятно поэт не случайно подчеркивает разноплеменность воинов Бюрхтнота, соединившихся в этой битве; ср. упоминание мерсиев в ст. 217 и нортумбрийцев в ст. 266.

101-102 …и сложить повел… ограду… – См. прим. к ст. 5 "Битвы при Брунанбурге".

134-168 …морестранник… отказали руки. – Последовательность действий в нижеследующем отрывке такова: викинг ранит Бюрхтнота (134-135), тот поражает его ответным ударом копья (138-142) и убивает еще одного врага (143-146), но вскоре и сам получает смертельную рану (149-151), юный Вульфмар вырывает копье из раны Бюрхтнота и поражает им убийцу, выполняя тем самым долг мести (152-158); Бюрхтнот пытается отразить новое нападение, но один из викингов отрубает ему руку (165), лишая его возможности обороняться.

169 …седовласый… – Этот традиционный эпитет не противоречит в данном случае историческим фактам. Исследователи высчитали, что Бюрхтноту было в битве при Мэлдоне около 65 лет.

189-197 …и спешили тогда из сшибки… он привечал их. – Поэт не жалеет слов, чтобы выразить презрение к тем воинам, которые бежали от тела вождя; особенно подчеркивается их неблагодарность.

209 …наследник Эльфрика… – Этот Эльфрик отождествляет с упоминаемым в источниках алдерманом Мерсии (ср. с Бюрхтнота, ср. прим. к ст. 80.

222 …рати ясеневой… – см. прим. к ст. 69.

255 Тогда же Дуннере, простолюдин, воскликнул. – Стремление расширить и социальный состав перечисляемых в поэме воинов нарушает традицию героической поэзии, среди называемых по именам персонажей, которой не бывает, как правило, людей незнатного происхождения.

265 За них же прилежно и заложник ратовал… – Почему в войске Бюрхтнота оказался заложник из Нортумбрии, неизвестно; о смелости, проявляемой заложниками в битве, рассказывается и в других источниках.

287 …родичу Гадда… – очевидно сам Оффа.

313 …сила иссякла – сердцем мужайтесь! – Формула героического поведения, достойная стоять рядом с такими формулами из "Беовульфа", как: "Судьба от смерти // того спасает, / кто сам бесстрашен!" (574-575); "Уж лучше воином // уйти из жизни, / чем жить с позором!" (2889-2990).

 




Первая часть сборника








Hosted by uCoz