Филологический факультет ПСТГУ отмечает свой праздник 24 мая 2017 года, в день памяти святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, просветителей славян. Мы попросили декана филологического факультета Алексея Валерьевича Аксёнова сказать несколько слов для читателей нашего сайта о празднике, подвиге святых Кирилла и Мефодия и актуальных церковных проблемах, в решении которых могут поучаствовать выпускники филфака.

- В этом году филфак впервые празднует свой праздник в Соборной палате. Какие впечатления у вас от этого праздника?

- Самые положительные: очень важно, чтобы студенты, придя в это святое место — Соборную палату — почувствовали свою причастность к  истории. Тем более, что в текущий год совпало много юбилеев: 25-летие университета, столетие революции и избрания Патриарха Тихона, 90 лет декларации митрополита Сергия, 80 лет Большого террора… Завтра будет отмечаться десятилетие восстановления канонического общения внутри поместной  Русской Церкви — между ее частями, «во Отечестве и Рассеянии сущими»… Естественно, что мы оглядываемся назад, пытаясь осмыслить прошлое. Это и прошлое нашего университета в контексте церковной и культурной жизни последних лет, и прошлое нашей Церкви в контексте судьбы страны в ХХ веке и в свете подвига Новомучеников.

- Почему для факультетского праздника избрали день славянской письменности и культуры?

- Это совершенно естественно: Кирилл и Мефодий — просветители славян, создатели славянского алфавита, богослужебного языка, который повлиял на русский литературный и через него на обыденный язык. Для филологов, наверно, никакого более важного дня и нет.
Обращение к Богу происходит, прежде всего, через слово. Так происходило в апостольские времена, это верно и для наших современников. Поэтому наследие Кирилла и Мефодия очень актуально для нас. В кондаке святым есть такие слова: «Священную двоицу просветителей наших почтим,/ Божественных писаний преложением источник богопознания нам источивших,/ из негоже даже доднесь неоскудно почерпающе,/ ублажаем вас…» Мы, благодаря их переводу богослужения, до сего дня питаемся из тех источников языка и мысли, которые они нам открыли.

- Какую роль перевод святого Писания и богослужения на славянский язык сыграл в развитии самосознания славян и русских?

- Значение перевода на национальные языки, как говорится, трудно переоценить. Это не просто некий штамп — это истина, поскольку славянские народы восприняли из Византийской империи и государственность, и богослужение, и христианскую веру и культуру практически одновременно. Что мы имеем из русского дохристианского наследия? Ничего на ум не приходит, кроме разве некоторых имен языческих богов.
Если сравнить славянскую дохристианскую культуру с наследием античности, то мы увидим, что их масштаб несопоставим. Славяне, по тем или иным причинам, не смогли создать ничего равного античному языческому наследию. Мы обязаны всем, что имеем, христианству и святым Кириллу и Мефодию.
В факте перевода Библии и богослужения на родной язык наши предки имели огромное преимущество перед народами Европы, которые в течение тысячелетий воспринимали богослужение на чуждом и непонятном для многих языке — на латыни.
Сейчас ситуация уже противоположная: католическое богослужение повсеместно звучит на народных языках, а для нас проблема богослужебного языка стала актуальной, поскольку уже возникла значительная разница между современным русским языком и богослужебным славянским языком. Эта проблема широко обсуждается в Церкви. Ее решение должно принадлежать церковному соборному разуму.

(Окончание интервью см. ниже.)

- Согласно известному афоризму, «история не знает сослагательного наклонения». Если говорить о епископах, то мы должны вспомнить, что папа римский Адриан II поддержал славянскую миссию и еще при жизни св. Кирилла благословил его перевод богослужения на славянский язык.
Проблема была не столько с епископами, сколько с миссионерами — носителями латинской культуры, которые проводили миссию на латыни и насильно насаждали западный обряд и западную традицию у славян. Им удалось вытеснить последователей греческой миссии, часто репрессивными методами.
Что было бы, если бы вместо славянского был греческий язык, об этом можно только гадать, написать какое-нибудь фэнтези в духе альтернативной истории.

- Вы сказали, что нужно соборное решение для определения судьбы русского и славянского языков в богослужении. Но такое решение было принято Собором 1917 г. проходившем вэтих стенах Главного здания ПСТГУ. Как вы видите рецепцию церковью решения этого Собора сегодня?

- Собор, действительно, принял решение о допустимости русского языка в богослужении, правда, лишь на уровне Соборного совета и Совещания епископов. Высшее Церковное Управление и Поместный собор соответствующий документ не принимали (этой теме на нашем празднике был посвящен доклад преподавателя кафедры теории и истории языка Марии Ивановны Хажомия). Но нужно учесть, что одновременно с Собором начались трагические события революции, Церковь стала переживать тяжелейшие гонения.
И, как когда-то Греческая Церковь под гнетом турок, Русская Церковь под гнетом советских гонений сделала движение в сторону консерватизма. Задачей было сохранить то, что есть. Не было условий, чтобы проводить какие-то реформы.
Более того, реформирование Церкви в ХХ веке было связано с именами людей совсем не святых. Знамя реформирования церковной, в том числе, литургической жизни тогда подхватили обновленцы. Поэтому попытки изменить язык богослужения вызывают нехорошие ассоциации весь ХХ век. Нужно помнить и то, что старообрядческий раскол в свое время был вызван исправлением богослужебных книг. А переход ряда поместных Церквей на новый календарь в ХХ веке породил «старостильные» расколы в этих Церквях (греческой, румынской, болгарской). Церковное сознание консервативно, и, желая принести пользу, можно соблазнить «малых сих», нанести Церкви непоправимый урон.
От себя могу сказать, что мне дорог церковнославянский язык. Он не вызывает у меня непреодолимых затруднений в понимании. Может быть потому, что я сам впервые приобщился к православному богослужению через английский язык, а английский перевод, хотя и намеренно архаизирован, все же ближе к современному английскому, чем церковнославянский к русскому. Поэтому многое гораздо понятнее, особенно для неофита. Тем не менее, я за сохранение церковнославянского языка. Наверное, это дело вкуса, привычки. Но лично мне даже замена церковнославянского слова «живот» на «жизнь» или «житие» (что практикуют некоторые чтецы и священники) не кажется признаком хорошего языкового чутья и здравого смысла. Неужели они допускают, что кто-то в контексте богослужения может понять это слово в его современном русском значении? Другое дело — совсем уж непонятные слова, вроде «епендита», «кустодии»: их, наверное, можно переводить, да и то не обязательно, поскольку значение этих слов легко угадать из контекста. Вообще, проблема понимания богослужения, осознанного участия в нем гораздо шире чисто языковой. Молитва — это труд, и понимание смысла произносимых слов — самая первая и легкая его ступенька. Можно предположить, что тот, кто в наше время всеобщей грамотности, доступности книг и словарей  неспособен ее преодолеть, вряд ли будет готов на большее — внимательность, сердечное участие, возношение ума и сердца к Богу, что, как известно, и есть молитва. Так что нередко вопрос о языке богослужения становится предметом недобросовестной спекуляции тех, кто не желает потрудиться. Не думаю, что нужно спешить идти у них на поводу.

Записал Александр Филиппов