Разлука в англо-американской любовной поэзии:
от метафизиков к романтикам
А. В. Аксенов, к.ф.н.
(ПСТГУ)
Текст обсуждаемых стихотворений
Я хотел бы обсудить три стихотворения, объединенные общей темой любви и разлуки. Это стихотворение Энн Брэдстрит из цикла посланий супругу, «Прощание, возбраняющее печаль» Донна и «Жизнь посвяти любви» Эмерсона.
Правда, тема — чуть ли не единственное, что объединяет эти произведения. Два из них были написаны в 17 веке, но по разные стороны Атлантики, третье — в Америке 160 лет спустя. Одно написано женщиной, два других — мужчинами. По образности, настроению и подходу к теме они различаются иногда до противоположности. Одно драматизирует очень личную ситуацию, два других больше похожи на манифесты, призывающие читателя следовать идеальным установкам. Два поэта 17 века опираются на конкретные образы, третий (Эмерсон) их избегает или вводит лишь в отрицательных предложениях.
Тем не менее, общность темы и принадлежность Брэдстрит и Донна к одному столетию, а Брэдстрит и Эмерсона к одной национальной поэтической традиции допускает возможность их сопоставления. Добавим, что если знакомство Брэдстрит с поэзией Донна недоказуемо, но очень вероятно, то влияние Донна на Эмерсона хорошо задокументировано. Поэзию Брэдстрит Эмерсон, естественно, тоже должен был знать, хотя прямых свидетельств этого мне найти не удалось.
Начнем со стихотворения Брэдстрит, которое называется «Another». Подразумевается «еще одно» стихотворное послание мужу по случаю их разлуки. Супруг поэтессы был губернатором колонии Массачусетс и надолго отлучался из Ипсвича, где они жили, по делам в Бостон. Свое первое такое послание Брэдстрит называет «Письмо к мужу, уехавшему по общественным делам» (A Letter to Her Husband, Absent upon Public Employment), остальные два носят название «Another». Обычно их называют по первой строке или ключевому слову. Мы разберем то, которое начинается словом Phoebus (Феб). Оно не столь популярно, как два других. Обращение в нем — не непосредственно к мужу, а к солнцу с просьбой передать супругу, как жена по нему скучает.
Это обращение к солнцу знакомо нам по стихотворениям того же Донна («К восходящему солнцу») или по средневековому жанру альбы. Однако там речь идет о счастье влюбленных, у Брэдстрит — о несчастье. Влюбленные обычно просят солнце двигаться медленнее, чтобы продлилась ночь, Брэдстрит, наоборот, торопит Солнце, чтобы ночь поскорее наступила, но не для любви, а для плача (The silent night’s the fittest time for moan, строка 2). Скорби она предается уже много ночей подряд (целый месяц, как сказано в строке 25), о чем свидетельствует и неожиданная просьба к Солнцу — «But stay this once» (с. 3, выд. нами), как бы нарушающая привычный ход событий. А задержаться Солнце должно, чтобы выслушать печальный рассказ и поведать его «всему миру», «in either Hemisphere». Переклички с донновским «С добрым утром» и «К восходящему солнцу» очевидны. Чувства приобретают вселенский масштаб, а Солнце становится сочувствующим собеседником и поверенным посыльным.
В пределах первых четырех строк героиня то торопит Солнце (make haste), то, наоборот, просит его задержаться (stay this once), что косвенно передает ее эмоциональное состояние — смятенное и почти истерическое. Это подтверждается и в заключительных строках стихотворения, где поэтесса резко обрывает свою речь, объясняя это своим угнетенным состоянием: «I would say more, but cannot well, / Oppressed minds, abruptest tales do tell» (строки 37-38). Это эмоциональное смятение выражено также в лексике, синтаксисе, риторическом вопросе, гиперболах 8-й и последующих строк: «I crave this boon... the man more lov’d then life... dumpish thoughts, groans, tears, sobs, longing hopes, doubting fears... And if he love, how can he there abide?». Обо всем этом Солнце должно поведать супругу и одновременно обоим полушариям Земли.
Здесь уместно сравнение со строками 5-8 стихотворения Донна «Прощание, возбраняющее печаль». Оно было написано по аналогичному поводу долгой разлуки супругов (Донн надолго уезжал во Францию). Но поэт предлагает жене реагировать на обстоятельства совершенно иначе, чем это происходит у Брэдстрит: «So let us melt, and make no noise, No tear-floods, nor sigh-tempests move; 'Twere profanation of our joys To tell the laity our love» (с. 5-8). Донн называет публичное выражение чувств их профанацией. Брэдстрит же в своем стихотворении призывает в свидетели весь мир, который фигурирует в природной образности ее стихотворения (either Hemisphere, those far situate under the pole, a Chaos blacker then the first, little world’s a fathom under water, torrent of streams, образность строк с 15-й по 19-ю и т.д.). Вся вселенная явно вовлечена в эмоциональное состояние героини, и это разительно отличается от неоднократно постулируемой Донном независимости, даже оппозиционности влюбленной пары всему миру, начиная с вызывающе-фамильярного обращения «к восходящему солнцу» в одноименном стихотворении — и заканчивая отчужденным «laity», «непосвященные» в с. 8 «Прощания» (в переводе Георгия Кружкова «Кощунством было б напоказ / Святыню выставлять профанам», выд. нами).
У Брэдстрит мир (в лице Солнца и в других образах) скорее является союзником, чем антагонистом героини. Пульс мира и лирического героя во многом совпадают. Например, несмотря на силу горя, проявления его не отличаются громкостью. Из упомянутого выше перечисления Брэдстрит половина — это беззвучные переживания (thoughts, hopes, fears), другая половина (groans, tears, sobs, sighs, drops) — тихие звуки. Гиперболические сравнения в строках 15-19 призваны передать лишь многочисленность вздохов и слез, а не их звучность. И это беззвучное горе совпадает с параметрами вселенной. Перечисление эмоций (строки 11-12) в их числе и разнообразии соответствуют «бесчисленным шагам», которое совершает солнце по своей орбите. Звезды на небе, песок на дне морском, дождевые капли, трава на лугу, пылинки в лучах солнца (сравнения строк 15-20) — все это, несмотря на астрономическую численность, существует беззвучно или тихо. При этом в мире, как и в душе героини, нет гармонии: жители заполярья страдают без солнца (как Брэдстрит без супруга, для которого у нее во многих стихотворениях используется метафора солнца), актуализируются образы первобытного хаоса (a Chaos blacker then the first), наводнений (world’s a fathom under water).
Смятенное состояние героини, разнообразное в своих проявлениях, имеет причиной отсутствие возлюбленного. Не видя подле себя свой объект, любовь страдает точно так же, как страдают люди без солнечного света. Любимый супруг сравнивается с самим Солнцем, Фебом-Аполлоном (строки 35-36). Без него – «no day», «Chaos blacker then the first», «a confused matter», «torrent of streams». Чувства героини, несмотря на литературность своего выражения, в то же время очень простые и человеческие. Отсюда изобилие конкретных, физических и природных метафор, сравнений и зрительных образов.
В «Прощании» Донна эти естественные чувства с их потребностью близости своего объекта определены как «Dull sublunary lovers' love» (с. 13) и противопоставлены возвышенным духовным отношениям («a love so much refin'd», с. 17), которым не требуется физическое присутствие возлюбленного («Care less, eyes, lips, and hands to miss», с. 20). На этом фоне любовь Брэдстрит, которая как раз тоскует о «глазах, губах и руках» — не духовная, а земная и, можно заключить, низкая. По Донну, подлинно возвышенна привязанность друг к другу не людей, а душ, для нее не страшна и разлука. Такие отношения передаются у Донна с помощью хоть и материальных, но несколько абстрактных, алхимических и геометрических образов — истончаемого листа золота, циркуля, точки, окружности. Это любовь не к телу, потому ее не страшит расставание.
Таким образом, здесь мы видим одинаковую ситуацию — разлуку любящих многодетных супругов (жена Донна к тому же ждала ребенка), поэтически оформленную авторами одной эпохи и традиции, в которой Брэдстрит явно следует за Донном. При этом стихотворения отражают различное понимание любви и переживание разлуки. Объект любви Брэдстрит — супруг в его душевно-телесной совокупности. Поэтому ей требуется его физическое присутствие, а не только душевное единство с ним. Разлуку она переживает очень тяжело и готова привлечь даже солнце, чтобы послать о себе весть мужу и ускорить его возвращение.
Донн в своем стихотворении балансирует на тонкой грани между неоплатонической и христианской концепциями любви. Не случайно «Прощание» открывается образом души, расстающейся с телом. Духовное у Донна побеждает телесное и материальное, освобождается, но при этом и как бы обособляется от него.
Эмерсон двести лет спустя во многом следует за Донном в его пафосе, но идет еще дальше в утверждении независимости всеобъемлющей любви от всяких осязаемых связей. В самом деле, Донн не отрицает неразрывной связи между двумя любящими, но относит их к высшей природе души. Эмерсон отделяет любовь от ее объекта и провозглашает свободу уже и от самой возлюбленной. Души любящих у Донна в разлуке остаются едины, Эмерсон настаивает на полном разрыве с человеком, в результате чего должны прийти «боги». Донн привлекает вещественную образность для выражения отвлеченных понятий (золото, циркуль). У Эмерсона материальные образы используются лишь в отрицательных предложениях (строки 40-44), либо в переносном смысле (строки 7, 16, 32), либо конкретное и абстрактное переплетается с преобладанием абстрактного (строки 1-5).
Какова же любовь Эмерсона, если сравнить ее с очень человеческой женской эмоциональной любовью Брэдстрит или с возвышенной и самодостаточной любовью Донна? Первая строфа стихотворения «Give all to love» задает тон требовательный и повелительный. «Любовь» в этом категорическом и радикальном императиве обозначена как всеобъемлющая сила, которая требует повиновения и жертв. В строках 3-5 следует несколько беспорядочный каталог того, чем нужно пожертвовать, который достигает кульминации на слове Muse с его долгим [ju:], затем тире как бы дает перевести дух после перечисления и выделяет последнюю строку строфы, не менее категорично, чем первая, подводящую ей итог: Nothing refuse.
Вторая строфа раскрывает, почему жизнь нужно посвятить любви. Это набор метафорических образов, выражающих природу любви и ее восходящее движение. А любящий подчиняется этой метафизической силе, именуемой словами master, god, — без размышления, даже не зная, куда она его несет (выражение «untold intent», вспомним донновское «a love so much refin'd, / That ourselves know not what it is»). Здесь нет олицетворений, как у Брэдстрит, любовь обозначена безличным местоимением it (it knows its own path).
Тема первой строфы — самопожертвование и послушание. Затем во второй строфе новообращенный — точнее, его душа — начинает движение вверх за своим божеством, всецело ему повинуясь. Из третьей строфы мы узнаем, какими свойствами должна обладать душа, чтобы получить награду. Душа должна быть не только самоотверженной (строфа 1), но также сильной и несгибаемой: «never for the mean; / It requireth courage stout. / Souls above doubt, / Valor unbending», сс. 18-21. (Сравним у Донна: «thy firmness makes my circle just». Напротив, лирическая героиня Брэдстрит пребывает в расслабленном состоянии, худшем, чем «confused matter»). Далее в 4-й строфе у Эмерсона звучит вторая и важнейшая часть его манифеста любви. Переход от 26 к 27 строке — yet hear me, yet — поворотный пункт стихотворения. Раньше автор приказывал и требовал, но теперь он уже как будто умоляет читателя — до конца освободиться от объекта своей любви. Он видит этот этап как существенный компонент любви в ее развитии: one word more, one pulse more — в дополнении к тому, что уже достигнуто. При переходе от 3-й к 4-й строфе тон стихотворения меняется с категоричного на более мягкий. Эта тенденция достигает своего апогея в последней строфе, где тон почти интимный и сочувствующий. Этот дополнительный шаг (one pulse more) рассматривается автором как самый трудный и решающий, отсюда и просительная интонация.
До 26-й строки стихотворение Эмерсона не находило параллелей в двух других, которые мы обсуждаем. Можно только гадать, в какой степени любовь Брэдстрит и Донна соответствуют стандарту Эмерсона, хотя оба поэта 17 века и дают характеристики своей любви («man more loved than life» у Брэдстрит, «love so much refined» Донна). Но начиная с 34 строки Эмерсона мы можем сравнить три концепции любви. Из строки 34 мы узнаем, что любовь, будучи силой метафизической, тем не менее предполагает всецелую привязанность к своему земному объекту — «cling with life to the maid». В этом пункте (и не в нем одном) Эмерсон перекликается с Брэдстрит, для которой муж — «man more loved than life» (с. 9). Но далее автор ведет нас в ином направлении, чем Брэдстрит. В строке 33 впервые появляется возлюбленная, до этого вообще можно было подумать, что в стихотворении Эмерсона речь идет о религиозной метафизической любви, поскольку ничто не указывало на обратное. В строках 35-39 звучит мысль, что самоотверженность и преданность в любви должны быть полными и взаимными. «Жизнь посвятить любви» — значит посвятить ее своей возлюбленной. И если это условие кем-то нарушается, следует разрыв, столь же радикальный, какой до этого была любовь. «А joy apart from thee» в строке 38, очевидно, означает не только неверность, но и любой интерес, не относящийся к любимому. Это еще один момент сходства Эмерсона и Брэдстрит. Последняя вопрошала в недоумении: «And if he love, how can he there abide? / My Interest’s more thаn all the world beside» (с. 13-14). Она помещает личное выше общественного, полагает значимой только свою любовь. То, что интересы ее мужа простираются за пределы семейного круга, приносит ей страдания.
Строки 43-46 Эмерсона, по сути, описывают ситуацию Брэдстрит, стоит лишь поменять грамматический род местоимений: «thou loved her as thyself, / As a self of purer clay, /...her parting dims the day, / Stealing grace from all alive» (ср.: у Брэдстрит: «But for one month I see no day (poor soul) / Like those far situate under the pole», с. 25-26). Но при этом Эмерсон призывает разорвать все связи с возлюбленной. Здесь мы снова видим максимализм и радикальность Эмерсона, характерную и для любви, и для отказа от нее. Всё, что напоминает о возлюбленной, нужно отбросить, не оставляя места для сентиментальности. Когда эта всецелая привязанность (clinging with life) к неверной деве преодолена, и «полубоги» отпущены, — тогда приходят боги. Это новое состояние, которое выше предыдущего. Но можно ли его назвать любовью? И, если да, каков ее объект?
Таким образом, в трех стихотворениях мы видим сюжет расставания с «полубогами» — своими возлюбленными. У трех поэтов разных эпох и культур эта ситуация выявила три разных образа любви. В послании Брэдстрит это по-человечески страстная и беззащитная любовь, ищущая помощи свыше. И героиня находит сочувствующего слушателя в лице Феба, который становится посланником «вдовеющей жены» («widdowed wife», как называет себя Брэдстрит), чтобы поведать всему миру ее жалобы, облеченные в универсальные природные образы.
В «Прощании» Донна это самодостаточное и неизменное единство душ. Поэт подчеркивает духовность и свободу своей любви. Она не претерпевает изменений со сменой обстоятельств, но лишь растет вширь и вглубь.
Наконец, у Эмерсона это патетическая декларация полной автономии личности, возносимой силой любви «все выше в полдень, выше». Эмерсон кажется ближе к Донну в своем идеальном представлении о любви, но последняя строфа его стихотворения, как мы сказали, могла бы служить эпиграфом к посланию Брэдстрит.
Все три поэта, несмотря на временную и географическую дистанцию, гендерные и психологические различия, обращаются к одной теме. В их подходах и концепциях, при всех различиях, есть и немало общего, как и в высоком качестве их поэзии, которое побуждает вновь и вновь обращаться к их творческому наследию.
(с) Аксенов А. В., 2024 |
