В. Скотт (История зарубежной литературы XIX века: Учебное пособие / Н.А. Соловьева, В.И. Грешных, А.А.Дружинина и др.; Под ред. Н.А. Соловьевой. - М.: Высш. шк„ 2007. - 656 с.; с. 131-159) Вальтер Скотт (1771 —1832) — создатель исторического романа, поэт, переводчик, издатель и популяризатор английской литературы. В. Скотт родился в Эдинбурге в семье процветающего адвоката и дочери профессора университета. Жизнь и творчество писателя тесными узами связаны с родной Шотландией, ее природой, обычаями, народом, историей. Именно в Шотландии происходило формирование натуры впечатлительного болезненного мальчика, хромого от рождения: странная семья, где выжившим новорожденным давали те же имена, что и их умершим предшественникам, необыкновенно естественное и органичное вхождение в родную среду, несмотря на благородный акцент, приобретенный Вальтером в Бате, куда его возили лечиться. Устная традиция декламирования народных баллад, сказок и легенд, бытовавшая в доме Скоттов, способствовала развитию художественного вкуса и интереса к чтению. Обучение в университете и получение звания адвоката подтверждали достаточно высокое социальное положение семьи. В то время адвокаты были лидерами эдинбургского общества, они образовывали культурную элиту. Шотландский закон был более римским (или гражданским) по своей философии, подтверждающим не изначальные права, но современный общественный порядок. Для Скотта было важно признавать авторитеты известных юристов, включая соб- [131] ственного отца. Он завоевал звание адвоката тяжелым трудом, начав с самой нижней ступени служебной лестницы. Именно в период упорного труда Скотта по овладению юриспруденцией формировались его мироощущение, симпатии и антипатии. Ему повезло с учителями, поскольку университет в ту пору мог гордиться блестящей плеядой известных ученых: Д. Хьюм и Д. Стюарт, А. Фергюссон и Г. Макмастер научили Скотта неистребимой вере в прогресс, влиятельному рационализму просветителей. Немецкой влияние возникло у Скотта неслучайно. Скотт был увлечен скандинавской мифологией и европейской культурой, чему способствовало его членство в Философическом обществе. За пять лет с 1791 по 1796 г. Скотт не раз выступал с сообщениями об интересующих его проблемах на заседании общества, имел немецкого преподавателя д-ра Энтони Уиллиха, познакомившего его с великими творениями Шиллера. Дружба с известным адвокатом Уильямсом Эрскином способствовала дальнейшему вниманию к немецкой драме и романтическим произведениям, а также потребности попробовать свои силы в переводе. 1789—1792 гг. — период интеллектуального роста Скотта, формирования его характера. В 1791 г. он получил звание адвоката, приобрел престижную профессию, перестал быть просто мечтателем и стал двигаться по лестнице успеха дальше. Следующее пятилетие 1792— 1797 гг. названо его другом Р. Шортридом как период самоутверждения и создания самого себя, что выразилось в чрезвычайно активных шагах по обеспечению прочного положения в обществе и семье. В это время он предпринял ряд интересных экспедиций в глубь страны, останавливался в домах своих друзей и знакомых, в том числе в доме знаменитого ученого А. Фергюссона, проявлял исключительный интерес к прошлому Шотландии, ее языку и культуре. Скотт практически исследовал все районы, включая Флодден, озеро Кэтрин. Путешествуя вместе с братом Джоном и Адамом Фергюссоном по Озерному краю, Скотт встретился с Шарлоттой Карпантье, и менее чем через год после их знакомства состоялась их свадьба. Став квартирмейстером шотландского полка драгун, Скотт как бы утолил свое почти рыцарское стремление к воинской славе, полковой жизни, скачке на лошади, которые заставляли его забыть о врожденной хромоте.Антиквариат, увлечение предметами старины, для Скотта имел принципиальное значение. В восемнадцатом столетии интерес к антиквариату был респектабельной и во многом привлекательной техникой исторического исследования. Как историк Скотт имел перед собой по крайней мере двух личностей, которые воспитали в нем любовь к материальной культуре, [132] древностям, — дипломата лорда Элгина и адвоката Роберта Шортрида. В их судьбе тесно переплетались профессиональные интересы, связанные с карьерой и страстью к коллекционированию антиквариата. Это особенно привлекало Скотта, не собиравшегося отказываться от адвокатской практики. Он, конечно, был более расположен к философии истории, которой увлекался во время обучения в Эдинбургском университете. Его сознание сформировали такие деятели Просвещения, как Стюарт, Хью Блэр, А. Смит. Работы философов-историков Александра Титлера, Дэвида Хьюма и Адама Фергюссона наделили его чрезвычайно современным пониманием истории и исторического прогресса. Шарлотта любила светскую жизнь, и в Эдинбурге она открыла свой небольшой салон, где собирались интересные люди, и это общество стало прообразом будущей жизни в собственном поместье Эбботсфорде. Состоялось знакомство Скотта с большим знатоком древней истории, страстным библиофилом Ричардом Хебером, который стал главным консультантом Скотта при написании “Песен шотландской границы”. Проект издания был поддержан его бывшим соучеником, школьным другом из Келсо Джеймсом Баллантайном. Первоначально Скотт замыслил издать тоненький томик баллад на манер Томаса Перси “Памятники древней английской поэзии” (1765), который сочетал бы популярность с хорошо известными и принятыми стандартами так называемой баллады странствий. Скотт отталкивался от пограничной баллады (т. е. баллады, создаваемой на границе Англии и Шотландии), Перси “Хоуарден” и комментария, содержащегося в эссе “О балладах и песнях”, согласно которому пограничный край был колыбелью баллады. Скотт написал несколько томов, много раз их переделывал и исходил из противоречивой теории балладной композиции. Подобно Перси, он считал, что сохранившиеся баллады были первоначально созданы определенными бардами или менестрелями, находящимися на службе у королей и знатных аристократов. Эти баллады рассматривались как проявление чувства долга и почтения по отношению к своему покровителю. Скотт придерживался несколько иной точки зрения, полагая, что баллады создавались коллективно внутри небольшого сообщества простых людей. Во времена Скотта считалось модным исполнять народные баллады и песни. Аристократия собирала и хранила оставшиеся памятники. Сам Скотт был в восторге от баллад, исполняемых его дочерью Софьей на арфе или на фортепиано.Скотт использовал разные варианты баллад, часто исправлял и улучшал фразеологию, ритм и метрику стиха, приспосабливая их больше всего к своему темпераменту и видению мира. Наиболее пло- [133] дотворным и перспективным оказалось для Скотта общение с “Эттрикским пастухом” — Джеймсом Хоггом, который олицетворял собой крестьянство пограничного края. Дальнейшие литературные успехи Скотта-романтика объясняются его осознанным стремлением оставить поэзию, в которой у него были серьезные соперники, а также реализовать свой огромный исследовательский интерес к истории. Отношения с поэтами-лейкистами и Байроном складывались весьма сложно. Поэты обвиняли друг друга в плагиате. В. Скотт печатал свои произведения, в то время как Колридж не заканчивал и не публиковал своих собственных. Первый шаг выяснения отношений с Байроном был сделан В. Скоттом, но он так и остался шагом, за которым не последовал другой и третий. Вордсворты были поражены тем, что Скотт знал “Кристабель” наизусть, но они не менее были поражены сходством с произведениями самого Скотта. Поездка на только что отшумевшее поле битвы при Ватерлоо, появление в Париже, представление русскому царю, посещение принца-регента, знакомство с принцессой Викторией — все эти штрихи к биографии многое объясняют в его творчестве. Например, “Эдинбургская темница” — первый роман с ярким и динамичным женским персонажем в центре повествования. Нарастание пессимистических настроений отразилось в “Ламмермурской невесте”, — произведении, отличающемся странным сочетанием различных жанров. Некоторые романы объединились не только по сюжетным или иным признакам. Так, например, “Аббат” был написан первоначально в той же жанровой системе, что и “Монастырь”, но Скотт ставит задачу исправить недостатки предыдущего, и когда цель была достигнута, он утратил всякий интерес к созданию дилогий и других комбинаций из романов. Несколько особняком стоят романы о современной жизни. “Сент-Ронанскиеводы” — роман, долженствующий прославить домашний уют и очаг, представить доказательство тому, что Скотт — все еще шотландец, но Шотландия, которую он описывает, — новая и приглаженная. Больше, чем когда-либо, Скотт, обычно не принимавший и не любивший критики в свой адрес, учел высказывания критиков, литературных обозревателей, собственных издателей, назвавших роман “литературным самоубийством”. Он никогда больше не возвращался в своем творчестве к современности, а, напротив, все дальше уходил в глубь веков. Фигура Скотта в конце жизни становится глубоко трагической. Он теряет своих близких, сыновья, далекие от его творческих интересов, не радуют его своими жизненными и семейными успехами. Только благодаря серьезным усилиям и поддержке отца они могут поддерживать и сохранять репутацию семьи. Гнетут финансовые про- [134] блемы. После смерти Шарлотты, незадолго до собственной смерти, Скотт предпринимает большое путешествие на военном фрегате: он посещает Италию и Германию, пишет последнее письмо, отклоняющее приглашение Шопенгауэра посетить его в Майнце. Он записывает в своем дневнике: “Я приближаюсь к финалу своей карьеры: я быстро схожу со сцены. Вероятно, я был самым плодовитым писателем современности; для меня утешением будет думать, что я никогда не пытался пошатнуть веру в человека, разрушить человеческие принципы и что я не написал ничего такого, которое я на своем смертном одре хотел бы уничтожить”. [ Sutherland J. The life of Walter Scott. Blackwell, 1995. P. 353.]Поэзия Скотта раскрывает все явные и потенциальные возможности его как историка, собирателя баллад и сказаний, прекрасного чтеца и исполнителя произведений Колриджа и Саути, великолепного рассказчика и этнографа, свободно владевшего местным материалом. Многие его повествовательные поэмы построены на изысканиях, предпринятых Скоттом для воссоздания своего генеалогического древа, у истоков которого стояли самые древние и знатные шотландские фамилии. Исторические события, служившие фоном его произведений, отличались драматизмом и динамикой, как, например, битва при Флоддене, которую, кстати, шотландцы проиграли, что послужило поводом для нападок на Скотта и обвинения его в отсутствии патриотизма. “Песня последнего менестреля” (1805) — первое оригинальное поэтическое произведение Скотта, состоящее из шести песен. Жанры “ромэнс” (romance) и “новел” (novel) имели для Скотта уже в период создания поэтических произведений особый смысл. Подобно Шекспиру, Скотт считал, что сверхъестественные силы ощутимо заявляют о себе в период гражданской нестабильности и смятения. “Песня последнего менестреля” — это и артуровская легенда, и отголосок “Геца” Гёте, переведенного Скоттом, и увлечение Спенсером, не говоря уже о явном влиянии “Талабы” Саути. Место действия — Брэнксом-холл, владение Боклю. Леди Боклю потеряла мужа в сражении с лордом Крэнстауном, влюбленным в ее дочь Маргарет. Хозяйка замка увлекается магией и просит сэра Уильяма Делорена достать в гробнице колдуна Майкла Скотта в аббатстве Меллроуз, находящемся поблизости от Эбботсфорда, волшебную книгу, которая поможет ей наказать убийцу мужа. По дороге в замок Делорен встречает лорда Крэнстауна и в схватке с ним получает серьезную рану. Паж Делорена уносит раненого в замок, но по подсказке сверхъестественных колдовских чар крадет наследника семьи Боклю, и тот попадает в руки англи-[135] чанина лорда Дакрэ, заклятого врага леди Боклю. Вместе с Уильямом Хаурдом Дакрэ намерен осадить замок, обвиняя Делорена в связях с шотландскими мятежниками. Шотландская армия на пути к снятию осады замка. Происходит поединок между Делореном и Масгрейвом, чьи земли он узурпировал. Масгрейв терпит поражение, неожиданно обнаруживается, что победитель — лорд Крэнстаун, который с помощью своего пажа, обладавшего волшебным свойством придавать людям желаемый облик (как в случае с Мерлином и леди Угрейной), помог своему господину принять облик Делорена. Вторая линия сюжета связана с похищением наследника сына леди Боклю, его неожиданным освобождением после поединка Делорена и Масгрейва, окончанием междоусобной вражды между двумя домами и заключением брачного союза между влюбленными — Маргарет, дочерью леди Боклю, и лордом Крэнстауном. “Песнь последнего менестреля” — эпическая поэма, впитавшая несколько национальных традиций и включающая ряд замечательных баллад, как, например, “Розабель”. Уже в этом произведении отчетливо проявились характерные черты Скотта — рассказчика и повествователя, участника и комментатора событий. Смешение малых и больших поэтических форм свидетельствовало о нестабильности самого жанра повествовательной поэмы, порвавшей с ученой поэзией и увлеченной богатством воображения “ромэнс”. Эпическая поэзия романтизма совмещала несбыточные планы романа сделаться серьезным захватывающим чтением, а не просто увлекательным чтивом для досуга. Интерес к истории, национальной старине, балладному творчеству был основан и обусловлен научным подходом к старине и местному колориту, языку, нравам, наконец, ландшафту. Реальное и фантастическое, рыцарское и современное могли сосуществовать только в эпической поэзии, и Скотт был блистательным ее пропагандистом, создавшим “Мармион”, “Деву озера”, “Рекби”, “Властелина островов” и много других замечательных произведений. Соперничество с лирической поэзией романтиков требовало особых знаний, опыта и вкуса. Все это было у Вальтера Скотта. Поэтическая история родного края — важнейшее достижение, итог поэтической деятельности будущего романиста, для которого эпическая поэзия была существенным и необходимым звеном в творческой биографии.В поэме “Песнь последнего менестреля” рассказывается романтическая история Маргарет и лорда Крэнстауна, которая известна в изложении многих поэтов, в том числе и Грэма. Вместе с тем уже в этом произведении Скотта обнаруживается мастерство в воспроизведении типичных для романтиков мест — исторических замков, монастырей и аббатств, описанных с точностью топографа. Фантастиче- [136] ское и реальное сосуществуют. “Ромэнс” обнаруживает потенциальную возможность перевоплотиться в “новел”, даже на поэтическом уровне. Успех поэмы был настолько велик, что даже премьер-министр Питт просил членов своего кабинета присмотреться к Скотту. Сам Скотт приобрел много друзей и почитателей своего таланта, среди которых были влиятельные и знатные особы, например принцесса Уэльская Каролина.Другим произведением, связанным с артуровскими легендами, была “Дева озера”. Однако связь эта капризно романтична и совсем необычна. В артуровском цикле владычица озера дарует Артуру меч Экскалибур. В поэме Скотта роль волшебника исполняет Эллен, дочь мятежного Джеймса Дугласа. Волшебство ее заключено в ее обаянии, способном пробудить любовь короля иМалколма Грэма, его поданного. Сюжет поэмы, весьма экономно представленный в шести песнях, снова связан с родной Скотту Шотландией. Рыцарь, выдающий себя под именем Фиц Джеймса, находит гостеприимство в доме могущественного хайлэндского тана из Кэтрин лоха Родерика Ду, где влюбляется в красавицу Эллен. Родерик тайно влюблен также в Эллен и наряду с Малколмом Грэмом является соперником в любви неизвестного гостя. Эллен отдает предпочтение Малколму. Замок Родерика должны атаковать королевские войска, желающие покончить с мятежными кланами. Дуглас, желая предотвратить нападение на замок, отправляется в Стерлинг, чтобы сдаться на милость короля. Фиц Джеймс предлагает Эллен покровительство и безопасное место, куда она могла бы скрыться на время осады замка. Она признается Фиц Джеймсу, что любит другого — Малколма — и не нуждается в его покровительстве, но тот из благородных побуждений дает ей кольцо, которое может помочь ей в трудную минуту, когда необходима помощь короля. По дороге в Стерлинг Фиц Джеймс сталкивается лицом к лицу с Родериком Ду, в поединке ранит его. Эллен, желая спасти отца, отправляется к королю, чтобы показать данное ей Фиц Джеймсом кольцо, и убеждается, что Фиц Джеймс и есть сам король. Умирает от ран в замке Стерлинг Родерик; Дуглас, отец Эллен, прощен королем, и она обретает счастье с любимым ею Малколмом. В интерпретации сюжета и старинных сказаний есть очевидное влияние фольклора, его представления короля справедливым, благородным, мужественным и добрым, великодушным и в меру романтичным. Каждая эпическая поэма Скотта содержит удивительные по красоте лирические вставки-баллады и песни, ставшие любимыми и часто исполняемыми произведениями, — это песня Эллен “Солдат, отдохни, твой бранный подвигзакончен”, атакже “Онушел в горы”. [137] “Мармион, или Рассказ о битве при Флоддене” был опубликован в 1808 г. Эпическая поэма, дух которой целиком овладел Скоттом, была продумана и составлена им во время одиноких прогулок, она настолько хорошо смонтирована и выстроена, что порой кажется, что Скотт использовал уже существующий сюжет. Объяснить это можно только тем, что Скотт был увлечен историей Шотландии, веком рыцарства, но он был обеспокоен также и судьбой взаимоотношений между двумя соперничающими королевствами. “Мармион” пронизан книжными аллюзиями, читательскими интересами Скотта в юности — его восторгами перед поэзией Спенсера и “Песнями Оссиана”. Впрочем, предпочтение он отдавал первому, что не замедлило сказаться на использовании спенсеровских мотивов, поэтических образов и аллегорий в поэме “Мармион”. Век рыцарства давал о себе знать в удивительно точном до мелочей подробном изложении быта замка, монастыря, пространном воспроизведении знаменитой битвы при Флоддене. Вместе с тем книжные источники, вкусы Скотта здесь существенно разбавлены историческим материалом, имеющим для него двоякий смысл. События относятся к 1513 г., когда была битва при Флоддене. Мармион — вымышленный персонаж, прообраз будущих романных героев Скотта — он посол Генриха VIII, отправленный в Шотландию к королю Иакову IV Шотландскому. Поэма также состоит из шести песен, но каждая имеет интродукцию с посвящением известным лицам — шотландским друзьям, соседям поэта. Так, первое посвящение адресовано Уильяму Стюарту Роузу — шотландскому поэту и другу Скотта, который перевел на английский язык “Амадиса Галльского” и “Неистового Роланда” Ариосто. В поэме огромное количество реально существующих мест, связанных с жизнью Скотта, его знакомством с романтическими окрестностями Твида и его притоков. Для Скотта было важно объединить историю, романтические руины, правдивость изложения, живость и убедительность повествования с современными событиями, которые тревожили его не меньше других его соотечественников. Неслучайно выбран один из эпизодов в соперничестве Франции и Англии.Именно в 1513 г. Генрих VIII был вовлечен в войну с Францией. Французский король в отместку за поражение обратился к шотландцам, с которыми он постоянно поддерживал тесные контакты, за помощью. Шотландские войска сошлись с английскими под предводительством графа Серрея при Флоддене. Ожесточенная битва унесла много жизней. В сражении обе стороны понесли такие тяжелые потери, что были уже не в силах продолжать дальнейшие боевые действия. Скотт знал произведения своих предшественников об этом сражении, он, в частности, использовал материал героических баллад профессо- [138] pa Эванса. После битвы при Флоддене жители Эдинбурга начали спешно укреплять стены своей столицы новыми более мощными стенами, остатки которых можно видеть и сейчас, но новой атаки англичан не последовало. В 1514 г. был подписан мирный договор между Англией и Шотландией. Однако тридцать лет спустя Иаков V, тяжело переживший поражение своей армии в 1542 г. при Солвей Моссе, перед смертью получил неожиданную весть о рождении принцессы, которой суждено будет стать несчастной королевой Марией Шотландской. Ей Скотт посвятит потом два романа, где нарисует портрет этой удивительной трагически-романтической королевы (“Аббат” и “Монастырь”). Исторические картины “Мармиона” оживлены пейзажными зарисовками. Начинается повествование с описания холодного ноябрьского дня, причем используемая Скоттом метонимия подчеркивает значимость происходящих событий, их особый вневременной характер. Лорд Мармион устал от посягательств Констанс де Беверли, монахини, переодетой пажом и требующей к себе внимания. Сам Мармион намерен жениться на богатой и влиятельной леди Клэр, которая предназначена в жены сэру Ральфу де Уилтону. Мармион обвиняет Уилтона в государственной измене, сфабриковав фальшивое письмо, причем в этом ему помогает Констанс, еще надеющаяся вернуть к себе его расположение. Однако ее козни разоблачены, и она отправлена в монастырь. Между тем Мармион и де Уилтон вступают в поединок и Уилтон остается на поле боя якобы мертвый. Леди Клэр, стремясь убежать от Мармиона, отправляется в монастырь. Мармион неожиданно встречает де Уилтона, который оказался жив и теперь, переодетый паломником, направляется к аббатисе св. Хильды. Аббатиса, узнав от Констанс и получив от нее свидетельства и доказательства вины Мармиона, рассказывает обо всем паломнику. Открывшись и признавшись леди Клэр, де Уилтон в одежде паломника бежит в английский лагерь. Присоединившись к английским войскам, Мармион участвует в битве при Флоддене, где погибает. Клэр и де Уилтон в конце концов обретают счастье. Сюжет рыцарского романа, космополитичного в своей основе, растворился здесь в национальном материале, в реалиях истории, быта, событий и культуры. Поэма предельно драматизирована. В первой песне, описывающей замок, намечена историческая конфронтация двух королевств, которые разделяла граница. Даже привратник в замке поет воинственную песню шотландского пограничья. История напоминает о себе в каждом эпизоде, каждом штрихе портрета, описания, детали рыцарского снаряжения и быта. Лорд Мармион, подъезжающий к замку, напоминает героя известных рыцарских романов, но к ставшему уже штампом портрету мужественного воина дополняется одна живописная деталь — на его[139] загоревшей щеке шрам, оставленный знаком напоминания о битве при Босворте. В комментариях Скотта объясняется, что это была решающая битва 1485 г. между Ричардом III и Генри, графом Ричмондом. Ричард был убит, а его победитель стал королем Генрихом VII, первым из династии Тюдоров. Битва ознаменовала конец войны Алой и Белой Роз, которая была фатальной для многих английских дворян. Портрет Мармиона предвосхищает описание портретов посланников Карла Смелого герцога Бургундского из “Квентина Дорварда”. Великолепное знание материальной культуры описываемой эпохи не сделало описание статичным и безжизненным, напротив, отдельные детали весьма оживили повествование. Например, герольд, протрубивший о прибытии Мармиона, на своем боевом коне вырвался из свиты с быстротой молнии и сразу же пробудил спящий замок: задвигались, зашевелились ночные сторожа, воины, несущие дозор слуги. Подробное описание свиты и огромного количества окружавших посла людей также известны читателю по готическому роману Г. Уолпола “Замок Отранто”, что лишний раз доказывает, что в поэзии и прозе происходили аналогичные процессы — “ромэнс” превращался в “новел”, медленно уступая дорогу современному роману, который еще только начинал заявлять о себе. Читатель сразу же погружался в драматичную и чрезвычайно богатую событиями историю, которая весьма напоминала и современность. Гостеприимство на границе с Шотландией тоже весьма своеобразное, оно не сулит полного освобождения от тягостных дум о постоянных военных конфликтах и пограничных ссорах. Интродукция ко второй песне посвящена Джону Мэрриоту, автору нескольких баллад, опубликованных Скоттом в “Песнях шотландской границы”, а интродукция к третьей песне посвящена ближайшему другу Скотта, известнейшему адвокату Уильяму Эрскину. Именно в этой вводной части к песне Скотт упоминает события недавнего прошлого — поражение Пруссии при Иене, быстро восходящую звезду Бонапарта. Теперь очевидно происхождение этих интродукций и их место в английской поэзии, объединившей две традиции — восемнадцатого века и девятнадцатого. С одной стороны, вспоминается поэма Томсона Д. “Времена года”, построенная по тому же принципу с посвящениями знатным особам и философскими рассуждениями о вселенной, о космогонии, т. е. со всеми присущими ей атрибутами ученой поэзии XVIII в., с другой — лиро-эпическая поэма романтиков, в которой соседствует история героя и история страны, народа, размышления о международных событиях и эпизодах частной жизни и опять-таки посвящениями известным лицам — друзьям и соратникам Байрона. Таким образом, эпическая поэма Скотта характеризуется эпическим историческим фоном и чрезвычайно ли[140] рическим характером представления событий, преподносимых заинтересованным автором, для которого описываемые места родные, до боли знакомые, наполнены воспоминаниями о собственных прогулках и размышлениях. Так рождается романтическое чувство философии истории, оно возникает как бы изнутри творящей личности и вбирает в себя опыт предшествующих веков, оказывающих воздействие на современность. Сухие научные рассуждения, исторический материал оживают в диалогах с самим собой, со своими близкими друзьями и единомышленниками, известными поэтами и учеными, адвокатами и офицерами. Так, Джеймс Скин, входивший, как и Скотт, в полк легких кавалерийских драгун, которому посвящена интродукция к четвертой песне, называемой “Битва”, был хорошим товарищем Скотта. Но именно его имя навеяло Скотту целый рой великолепных стихотворных цитат и аллюзий из Шекспира, из “Укрощения строптивой” и “Как вам это нравится”. Богатство эпической поэзии, не раскрытое до сих пор нашими историками литературы, заключается не столько в самих текстах, сколько во всем обрамлении, маргиналиях, которыми щедро снабдил Скотт свою поэму “Мармион”. Помимо глоссария, дается полный исторический и культурный словник, воспроизводящий эпоху и вхождение в эту эпоху самого Скотта. В комментариях к поэтическим произведениям Скотта можно найти интересные этнографические детали, лингвострановедческие особенности, относящиеся к национальному характеру шотландцев или англичан. Скотт нередко проявляет исключительно тонкую наблюдательность и внимание к этимологии слов. Например, рассказывая о сторожевой башне Донжон, отмечая ее многофункциональный характер, особо выделяя нижнюю часть, служившую тюрьмой, писатель открывает происхождение слова “темница” (dungeon) — именно темница, а не тюрьма “prison”. В самом смешанном типе повествовательной поэмы, состоящей из нескольких песен, имеющих определенные названия, можно увидеть черты будущего исторического ромэнс. В повествовательной структуре содержится много поэтических отрывков, как бы увеличивающих лирические возможности эпического произведения. Особое место в творческой биографии Скотта занимает литературно-критическая деятельность. Им написано более ста статей для “Эдинбургского” и “Ежеквартального обозрений”, а также многочисленные вступительные статьи к произведениям, составляющим монументальную серию “библиотеки Баллантайна” — издателя, с которым связывала Скотта дружба. Тематика статей отражает многообразие интересов Скотта, его пристальное внимание к народным [141] обычаям и традициям, суевериям и верованиям, обрядам и праздникам. Шотландский патриотизм Скотта не был замкнутым и националистическим, что особенно важно для дальнейшей судьбы его исторических романов. Скотт приветствовал издание произведений писателей XVIII в. — Свифта, Драйдена, Поупа, Рэдклифф, Уолпола. Несомненно, вкусы Скотта, сформированные увлечением рыцарством и рыцарскими романами, сказались на выборе писателей, но объективность писателя помогла ему восстановить правильный баланс сил в литературе, так что читатель смог получить очень точное представление о литературном процессе. Интерес к готике, продемонстрировавший великолепное владение Скоттом материалом не только литературным, но и архитектурным, и живописным, и театральным, не говоря уже об общекультурных феноменах, позволил ему впервые в литературной критике проанализировать технику готического романа, поднять общетеоретические вопросы, связанные с судьбой современного романа в целом. В 1821 — 1824 гг. Скотт собрал все ранее написанные предисловия к произведениям из серии “Библиотека Баллантайна” в отдельную работу “Жизнь романистов”, куда попал, между прочим, мало кому тогда известный писатель Роберт Бейдж, представляющий так называемый “якобинский роман”.Безусловно, нас будут интересовать те критические работы Скотта, которые отразили переходный этап в развитии самого жанра романа, в трансформации рыцарского романа в роман о современной жизни, который должен был пройти исторический период. Точнее говоря, именно исторический роман яснее выразил отношение к “ромэнс” и провозгласил интерес к человеку, а не нравам. В жизни романтиков все спонтанно увиденные и переплетенные тенденции эпохи проявились особенно полно и ясно, поскольку сам Скотт выбирал имена для библиотеки Баллантайна. В главе о Г. Уолполе Скотт называет свои наблюдения заметками, ремарками по поводу “Замка Отранто” и ряда сочинений, к которому он принадлежит. Скотт полагает, что видит в произведении Уолпола только попытку воскресить ужасное и удивительное, что обязательно подспудно присутствует в каждом человеческом существе, вернее, потребность в них. Если иметь в виду только это, то подобные произведения могли бы вызвать лишь легкую усмешку и пренебрежение. Скотт видит картину нравов и обычаев феодальных времен, нарисованных Уолполом, сквозь призму сверхъестественного и чудесного, в которое свято верил средневековый человек. Ему нужно было доказать правдоподобие случившихся событий, имевших место в определенных обстоятельствах, и убедить современного читателя, что знакомство с призраками и отзвуками про- [142] шлого при дневном освещении в современном жилище, а не у тлеющего камина в полуразрушенном замке, может всколыхнуть в индивиде романтические чувства, относящие его назад в те далекие времена, без снисхождения к суевериям и предрассудкам, смягченным последующим просвещенным разумом. Эта мысль Скотта целиком соотносится с художественным манифестом Озерной школы, желавшей видеть в обычном обыденном сверхъестественное, чудесное и сделать необычное частью современного каждодневного существования. Сама обстановка замка с его потайными лестницами и темницами, готическими библиотеками и рыцарскими залами была естественным дополнением к событиям, происходившим в далекие времена. Задача Уолпола, по мнению Скотта, была очень сложной. Создавая декорум и всю обстановку средневековья, он должен был возбудить в читателе чувства, вполне сопоставимые с теми, которые переживали люди феодального периода. Уолполу, в отличие от его несчастливых последователей и подражателей, удалось в структуре произведения выделить то, что составляет силу искусства. В романтическом описании Скотт видит два типа: первый — возможный, который тем не менее может быть возможным для любого периода, и второй, который воспринимается более просвещенными веками невозможным, тем не менее совместимым с верованиями более ранних периодов. Характер “Замка Отранто” выдает в нем описание второго типа. Миссис Рэдклифф, чье имя всегда произносится с почтительным благоговением, смогла достичь больших результатов в готическом романе — объединила два типа повествования, тем самым придя к компромиссу между задачами первого и второго. В последних главах ее романтических романов злодеяния ее героев получают естественное объяснение. Может быть, именно это нововведение выводит “ромэнс” Рэдклифф из разряда старых рыцарских романов, но читатели, очевидно, предпочтут более простую и импрессивную манеру описания, что можно найти у Уолпола с его невероятной детализацией сверхъестественного события, как будто бы оно представлялось сознанием человека одиннадцатого или двенадцатого века. Во-первых, потому, что читатель втянут в целый ряд событий, в которых ужас вызывает если не симпатию, то интерес, причем в конце концов оказывается, что все они легко и просто объяснимы. Во-вторых, совершенно необязательно в профессиональном романе освобождение нашего духа от предполагаемого влияния ужаса, подобно тому, как Основа, изображая льва, обязательно должен снять маску, обнаружив человеческое лицо, доказав публике, что он просто лицедействует. Скотт при этом имеет в виду умного, понимающего читателя, который допускает вмешательство сверхъестественных сил, но считает, что от него требуется, чтобы он[143] воспринял это как необходимое условие для его удовольствия от книги и описываемых в ней событий. Читатель как бы принимает условия игры, предложенные автором в восприятии и интерпретации событий, в которых участвуют сверхъестественные силы. Но если автор хочет оставаться в одиночестве и припишет себе все объяснения удивительных событий, то читателю остается требовать от него полного, ясного и естественного объяснения. Каждый читатель таких произведений должен помнить обстоятельства, при которых объяснение таинственных происшествий в повествовании дается с равной степенью вероятности, независимо от того, насколько серьезно и основательно вмешательство потусторонних сил в развитие событий. Откровенное признание действительного существования призраков и привидений представляется нам более естественным и гармоничным для древних времен и пертому с познавательной точки зрения они произведут большее впечатление на читательское сознание, чем любая попытка автора сопоставить предрассудки феодальных времен с философским скептицизмом нашего времени, соотнося все эти таинственные события и происшествия с существованием магических фонарей, потайных дверей, говорящих предметов, оживающих картин и статуй и всего, что обычно связывают с немецкой фантасмагорией. Показательно, что Скотт, сам немало потрудившийся над немецкими переводами и интересующийся немецкой готикой и рейнскими легендами, пытается подчеркнуть различие между двумя разновидностями готики — английской и немецкой. Скотт считает автора “Замка Отранто” непревзойденным мастером повествовательной техники, сохраняющим единство композиции, несмотря на огромное количество происходящих событий в многочисленных эпизодах, наполненных величия и возбуждающих читательский интерес. Скотт полагает, что Уолпол обладал замечательным стилем, точным и импрессивным, счастливо сочетал сверхъестественное с человеческим интересом при воссоздании характера эпохи, ее обычаев и языка, великолепно живописал характеры. В “Жизни романистов” Скотта прекрасная глава написана об Анне Рэдклифф и М.Г. Льюисе, обозначившая интерес Скотта к нестабильности жанра романа, не расставшегося со штампами “ромэнс” и не принявшего еще современные контуры. Главное внимание уделено тем особенностям письма каждого автора, которые делают их произведения приметой времени, но не оставляет их в веке, когда они были созданы. Скотт-критик всегда подчеркивает то новое, что завещано будущим поколениям, читателям и писателям. Безусловно, разнообразные способности Скотта, проявлявшиеся с такой очевидностью в его литературно-критических статьях и эпических повествовательных поэмах, только помогали формировать его [144] как романиста, создателя исторического романа. Конечно, у Скотта были предшественники — антикварный, готический исторический роман, но то были лишь наброски, эскизы, подсказки для создания нового типа романа. Его исторический роман — это роман нового времени. Именно длинная история восприятия его романов в России породила много читательских штампов, часто возникающих по причине знакомства с произведениями Скотта не в оригинале, а в переводе. Для Скотта-романиста существовало три рабочих языка, на которых он писал и думал, — французский, шотландский и английский, функциональность и использование которых создает удивительный эффект переключения из одного типа мышления в другой, что особенно важно для представления исторических событий, происходящих в разных странах, в разные исторические периоды. Для Скотта язык означал и систему мышления, и культурную парадигму, и особый менталитет, создающий ядро нации. Вместе с тем переключение персонажей с одного языка на другой помогало представить себе иные страны, иные нравы, иные привычки и обычаи, традиции и предрассудки.Обращение к историческому роману было неизбежным следствием поисков Скоттом адекватного отражения исторических событий в культурной памяти человека. “Уэверли” — первый исторический роман, сразу ознаменовавший несколько важных открытий Скотта. Он был шотландский по месту действия, историческим событиям, но он был первым произведением, в котором исторические события отнесены на 60 лет назад и еще были живы те, которые были или участниками или свидетелями этих событий, в отличие от готических романов, где чаще всего действие отнесено в далекое феодальное прошлое. В дальнейшем Скотт станет великим волшебником, оживляющим мертвые документы, исторические события и литературные источники. Для писателя было важнее увидеть отблеск событий 1745 г. на жизни своих современников, при этом не забывая о том, что это и оригинальное беллетристическое историческое произведение. Это действительная жизнь молодого человека, с удивлением для себя оказавшегося в гуще восстания якобитов, хотя временами кажется, что это не главный герой записывает свои мысли, но истинный реальный участник шотландского мятежа, любезно предоставивший свои записи рассказчику или герою. Скотт начал писать “Уэверли” в 1805 г., когда он закончил “Песнь последнего менестреля” и работал над “Драйдсном” и много писал для “Эдинбургского обозрения”. Подлинные исторические документы, положенные в основу книги, представлены неформально, неофициально, а иногда просто как свидетельство происходящего. Закончен был роман в 1814 г. Структура книги весьма любопытна. Статично-декоративный фон составляют [145] исторические события, связанные с передвижением претендента Карла Эдуарда Стюарта по Шотландии. Поскольку военных успехов мало, то исторические эпизоды весьма статичны. История молодого человека больше богата личными событиями, поскольку, покидая родной дом в Англии, он отправляется служить в Шотландию, случайно оказывается втянутым в политические и военные интриги, является военным преступником, потом попадает в армию Карла Эдуарда, затем получает прощение за измену и женится на любимой девушке — дочери барона Брэдуордина Розе. Вопреки классическим романтическим произведениям, роман Скотта повествует о детстве и юности героя, его воспитании и образовании,первой любви,занятиях в доме дяди, сторонника Стюарта (отец Эдварда был виг и поддерживал Ганноверскую династию). Изначально герой поставлен в довольно щекотливое положение — семью разделили политические убеждения. Наследник по закону Эдвард воспитывается в Уэверли Онор и больше связан с теткой Рэчел и Эверардом Уэверли, чем с собственным отцом. В предисловии к роману, объясняя свои намерения показать человека, а не нравы, Скотт твердо придерживается этого правила, хотя нравы и обычаи Шотландии проступают в каждом диалоге, в каждом описании места, в любой детали. И если пристальнее приглядеться к содержанию романа, то станет ясно, что автор “Уэверли” несправедливо обвинялся в том, что он создал бледных положительных героев, лишенных динамики и красок. Что мы знаем о характере Уэверли, какими способами мы открываем героя, находим ключ к его характеру? Эверард Уэверли, его дядя, перед отправлением племянника на военную службу размышляет о том, что Эдвард слишком много читает, занимается литературой, хотя сам в менторы назначил ему выпускника Оксфорда, который и воспитал в нем вкус к чтению и любовь к поэзии, развил чувствительность и отзывчивость. Благоговейное отношение старой девы тетушки Рэчел к военной форме и уважение к семейным традициям (в семье были предки крестоносцев) возбудили в ней особое отношение к Эдварду, стихи которого она хранила вместе с рецептами из поваренной книги и медицинскими рецептами.Каждый, с кем встречается Уэверли, добавляет свои впечатления об этом молодом человеке (барон Брэдуордин, полковник Тэлбот, принц Карл Эдуард), даже тюремщики, не говоря уже о МакАйворе и его сестре Флоре. Но главный источник сведений о характере героя — в его внутренних монологах, которые развиваются и комментируются автором-повествователем. Основа характера — калька с героя рыцарского романа. Неслучайно Скотт вначале говорит о начитанности своего героя и предлагает читателю вспомнить бессмертный [146] роман Сервантеса. Чаще всего размышления Эдварда противоречивы, наполнены сомнениями и раздумьями о собственных поступках.. Любопытно, что Скотт, задумавший писать о человеке, а не о манерах, обычаях, представляет МакАйвора как характер максималистский по сути, идеальный, романтический, понимающий бесполезность и бесплодность притязаний претендента после нескольких дней кампании, но он остается верен своим традициям, убеждениям и чести, понимаемой им, в отличие от Уэверли, достаточно абстрактно. Характер Флоры, его сестры, также поражает своим схематизмом и прямолинейностью. Она умна и образованна, но она фанатически верна ложной идее, которой отдала свою жизнь, отказавшись от любви благородного и близкого ей по духу Эдварда и закончив свои дни в католическом французском монастыре. Флора живет головой, а не сердцем. Сразу вспоминается героиня стендалевского романа Матильда де ля Моль, считавшая своим образцом далекого предка времен Фронды, закончившего жизнь на эшафоте. Роман Стендаля написан в 1830 г., но кто знает, может быть, именно этим великолепным романом вдохновлялся Стендаль, любивший Скотта и почитавший его своим учителем. Воинская служба Уэверли также связана с недоразумениями и политическими интригами, что весьма потом напомнит службу восторженного Фабрицио дель Донго. Однако исторический роман выдает себя в воссоздании театрального декоративного фона: военная карта продвижений войска претендента соблюдена с удивительной точностью — называются места следования его отрядов, рассказывается о деревушках, где он располагался лагерем. Встреча Уэверли с Карлом Эдуардом при посредничестве хитрого и проницательного МакАйвора тоже проливает свет на характер главного героя. В эпизоде встречи Эдвард покорен внешней презентативной стороной поведения принца, он восхищен его манерами — все это легко понять, если учесть начитанность Эдварда, его знание рыцарских романов. Как и думал МакАйвор, Эдвард без тени сомнения присоединяется к сторонникам мятежного принца. Но Эдвард — мятущийся, сомневающийся герой, он неопытен и отважен, но нуждается в руководстве — книги уже не могут служить ему руководством кдействию. Он обращается к Флоре, которая, правильно оценивая реальные возможности развития событий, рекомендует Эдварду оставаться на собственных позициях и не поддаваться минутному порыву. Самым надежным и верным другом героя оказывается полковник Тэлбот, который весьма успешно влияет на мировоззрение и поведение Эдварда, полагая, что здравый смысл заставит его возвратиться в родные пенаты, просить прощения У царствующего короля, а главное — обрести себя. Уэверли принимает единственно правильное для себя решение и в разговоре с другом[147] подчеркивает, что ему уже достаточно надоела воинская служба и его влечет семейное счастье и семейный очаг. Герой разобрался и в своих чувствах к двум женщинам — Флоре и Розе. Кстати, они постоянно появлялись вместе, так как были подругами, но автор ненавязчиво, но постоянно напоминал читателю, а заодно и герою, что они абсолютно разные, что Флора — героическая натура, способная на самопожертвование, на подвиг, даже хотя бы во имя ложной или искусственно культивируемой идеи, в то время как Роза, хотя она и уступает Флоре и умом, и образованием, но она инстинктивно может познать трудно понимаемые веши и характеры и верно оценить поступки Уэверли. Она поддалась влиянию сильного оригинального интеллекта Флоры и, не утратив собственной индивидуальности, обрела уверенность и выдержку в завоевании симпатий героя.Насколько верен портрет Карла Эдуарда, можно судить по некоторым описательным и повествовательным эпизодам и по его диалогам, хотя и немногочисленным. Скотт — военный человек и политик, и он рассуждает об армии весьма профессионально. Для него, вставшего на какой-то момент на место претендента, важно увидеть каждого индивида, пришедшего к нему на службу. Как бы глазами принца Стюарта он видит разношерстную, необученную армию, состоявшую из трех слоев, включая крестьян-якобитов, вооруженных серпами и косами. Но он может оценить ситуацию и с точки зрения другого героя — вымышленного Узверли, который научился разбираться в военном искусстве и при сравнении двух армий, столкнувшихся перед решительной схваткой, особо подчеркивает хорошую военную выправку англичан, их дисциплину и разумное распределение сил и военной техники. К своему сожалению, он постоянно становится свидетелем того, что армия претендента не только не обучена, но вовсе не знает дисциплины, не умеет в достаточной степени оценить силы противника. Такие сравнения, безусловно, характеризуют и самого принца, авантюрность предпринятой ими вылазки, что приводит МакАйвора к мрачным размышлениям о том, что кампания проиграна. Скотт незаметно для себя и читателя вводит здесь реальные обстоятельства, объясняющие суть события, характер героя, полезность и перспективность того или иного исторического события для судьбы нации в целом, государства как такового. Прогрессивный традиционализм и консерватизм Скотта дает ему возможность сопоставить две системы, две национальные традиции, два пути, причем он нисколько не умаляет других заслуг шотландцев, в частности, в наиболее близкой ему сфере — судопроизводстве. Уэверли, столкнувшись и с английской, и с шотландской юрисдикцией, отмечает гуманность шотландского судопроизводства и суровость и бескомпромиссность английских зако [148] нов. МакАйвор осужден на казнь. Соратник Фергюса МакАйвора Ивэн тоже идет на эшафот. Показательно, что читатель в эпизодах, связанных с судом, получает точку зрения судьи, которую, без сомнения, представляет Скотт. Судья, обращаясь к Ивэну, свидетельствует, что его воспитали на идеях, которым суждено было однажды воплотиться в реальности и служить наглядным примером тем, кто слишком увлечен идеями клановости, перенесенными на чрезвычайно амбициозную личность, сделавшую простых людей орудием в достижении собственных интересов. В этом романе блестяще отразилась техника исторического романа Скотта, в которой диалоги разных героев или читателей и автора или автора и героев, воплотившиеся часто в множественности точек зрения, продемонстрированы с блеском и необыкновенной убедительностью. Недаром многие современники и последующие поколения читателей и критиков считали “Уэверли” лучшим его творением. Карл Эдуард нарисован так, как его увидели шестьдесят лет спустя глазами современника Георга II, и эта историческая перспектива должна выявить специфику восприятия исторических событий отдельными личностями, живущими в другое время. К этой романтической фигуре будут обращаться не раз — и сам Скотт, и другие английские писатели, в частности Теккерей, но Скотт был ближе к исторической личности, он старался быть объективным — поэтому вставал на точки зрения разных своих героев, одинаково увлеченных необъяснимой магией его обаяния. Скотт корректно сделал эпизоды, в которых появляется Стюарт, немногочисленными, но эта фигура является и как бы внесценическим персонажем. Скотт-бытописатель хорошо описывает конкретные жилища англичан и шотландцев, на первый взгляд отдавая явное предпочтение англичанам, их более высокой ступени исторического прогресса. Но тут же Скотт, как бы не желая обидеть шотландца, говорит об исключительной интеллигентности лиц, заинтересованности и смышлености детей, их самостоятельности и гордости. Его герои легче объясняются на своем родном языке и стремятся к тому, чтобы воспользоваться любым предлогом, чтобы отстоять его оригинальность и живость. Параллельное использование двух языков говорящих героев — англичанина и шотландца — подчеркивает возможность лингвистического компромисса, а значит, и политического. Фанатизм и необъяснимая жестокость неуместны, когда существуют недопонимание, недосказанность. Удивительно, что нравственный смысл событий для Скотта имеет первостепенное значение. Допрашивающие Уэверли шотландцы стараются понять мотивировку его появления в отряде МакАйвора. Уэверли восхищен мужеством полковника Гардинера, своего военного начальника, на поле сражения и хочет ему помочь, хотя они[149] сражаются во враждебных друг другу армиях. Полковник Тэлбот также является для героя эталоном мужества, чести, порядочности и верности присяге. Картина, которую преподносят Уэверли в день его счастливого бракосочетания с Розой Брэдуордин, весьма знаменательна. Она изображает Уэверли и Фергюса МайАйвора в шотландском платье на фоне спускающегося по горной дороге клана. Выполнена она была по эскизу, сделанному наспех, когда Уэверли находился в Шотландии в гостях у Фергюса и его сестры Флоры, а потом написана на большом полотне известным художником, мастерству которого, как считает Скотт, позавидовал бы сам Ребурн. Но рядом с картиной, которая, казалось, воплощала сам энтузиазм дружбы, висело вооружение Уэверли, которое он носил во время несчастной гражданской войны. Знаменательно и то нововведение, которое позволил себе Скотт в этом первом своем романе. Постскриптум считается им необходимым введением. Но автор видит необходимость в том, чтобы пояснить читателю, что он должен удовлетворить свое любопытство до конца, не остановившись на эпизоде со свадебными колоколами. Кроме того, он боялся, что студенты, обычно не читавшие предисловия, не полностью поймут намерения автора. Скотт объясняет характер якобитов, обращаясь к нравам и обычаям, которые он хорошо знал с детства, и считал необходимым донести это до читателя. Вымышленные персонажи, которые введены в действие, равно как и эпизоды, здесь воспроизведенные, созданы как бы самими участниками событий. Скотт отмечает также, что ему важно было не столько нарисовать индивидуальности, сколько обусловить их обычаями и обстоятельствами, которых он сам был свидетель. В довершение своего постскриптума Скотт посвящает это произведение “шотландскому Аддисону” — Генри Маккензи — знаменитому романисту. “Уэверли” открыл шотландскую серию романов Скотта, за ним последовали “Гай Маннеринг” и “Антикварий”, “Черный карлик” и “Пуритане”, “Гарольд Безупречный”, “Роб Рой”, “Ламмермур-ская невеста”, “Эдинбургская темница” “Айвенго”, “Монастырь”, “Аббат”, “Кенильворт”, “Пират”, “Приключения Найджела”, “Певерил Пик”, “Квентин Дорвард”, “Сент-Ронанские воды”, “Редгаунтлет”, “Талисман”, “Вудсток”, “Пертская красавица”, “Анна Гейерштейн”. Ближе к “Уэверли” по тематике и характеру “Роб Рой”, тоже шотландский роман Скотта. Скотт демонстрирует в романе мастерство повествователя и рассказчика, размышляя о ремесле романиста, как он будет делать неоднократно. Но здесь адресат назван, читатель определен. В предисловии автор сообщает, что через издателей к нему поступила рукопись, в которой неизвестный просил отредактировать ее и представить пуб- [150] лике. Автор поступил очень осторожно — он выбросил реальные имена и несколько изменил некоторые эпизоды и события, так что рукопись стала производить впечатление заново написанной. Главы снабжены эпиграфами, но самое главное — вместо просто читателя, к которому не раз обращался автор “Уэверли”, появился друг главного героя. Друг хорошо знает отца Фрэнка Осбалдистона по бизнесу. Скотта часто обвиняли критики в том, что его главный герой, носитель разных добродетелей, — чрезвычайно бесцветная личность. Действительно, можно говорить о некоем типе молодого героя, который присутствует во всех романах Скотта: основа его характера — честность и порядочность, неприятие лжи и стремление сохранить собственное имя, достоинство и честь. Но эти добродетели часто разбавлены весьма солидным набором сопутствующих недостатков, но самое главное — разного рода обстоятельства, в которых герой оказывается, дают ему возможность проявить и те и другие; а главное — герой может ошибаться, его наивность и неопытность могут служить источником ошибок и заблуждений. Фрэнк Осбалдистон, сын коммерсанта, посланный во Францию, возвращается к отцу, чтобы заявить ему о своей полной непригодности к профессии отца... Герои Скотта сродни самому автору — они увлечены миром рыцарства, хотя не всегда признаются себе в этом. Фрэнк мечтает перевести на английский язык “Неистового Роланда”. Отец, суровый и неподкупный негоциант, любивший повторять фразу “сделать необходимое в каждом случае”, не одобряет поступка единственного сына и не пытается его вернуть на путь истинный. Единственная уступка, которую он допускает, лишая сына наследства, — это отправить его к родственникам — своим племянникам, чтобы из шести можно было выбрать одного достойного кандидата себе в наследники. Герой разоблачен в своей полной непрактичности прекрасной кузиной Дианой Вернон, которая остроумно характеризует быт в Осбалдистон-холле, где охота — единственное развлечение молчаливых обитателей. Сама Диана поражает Фрэнка своей непосредственностью: даже отсутствием надлежащей ее полу, как того требовала эпоха Людовика XIV, скромности и вежливости в обращении. Скотт — великолепный мастер описания — каждый раз можно поражаться необыкновенному воображению, обусловленному знанием конкретных мест, с которых описаны замки, жилища его вымышленных и реальных персонажей. Коллективный портрет семьи сэра Хильдебранда Осбалдистона подготовлен наблюдениями Фрэнка, оставленного в одиночестве созерцать огромные просторы залов и галерей замка. Больше всего его поражает убранство длинной сводчатой залы, где находится оружие, охотничьи и рыболовные снасти, охотничьи трофеи, свидетельствующие, как не без[151] иронии замечает автор, об успехах семьи в полевых видах спорта. Ирония прекрасно разбивает статику эпизода — герой стоит и наблюдает. Читателю было заявлено о несловоохотливости обитателей, но зато какая динамичная сцена развертывается перед его глазами, когда около двенадцати слуг вбегают в апартаменты с невероятным шумом и суматохой: расставляя блюда, давая приказы и наставления себе самим. Слуги старомодны, отмечает наблюдательный Фрэнк. Он и продолжает описывать приготовления к выходу сэра Хильдебранда и его сыновей, но свои наблюдения он как бы подправляет будущими открытиями. Эти мелкие вкрапления вроде “как я потом выяснил”, “как я потом узнал” усиливают живость и непосредственность описания и опровергают мысль самого автора, высказавшего опасения в предисловии, что рассказанное одним другом, услышанное другим теряет часть своего очарования, когда публикуется. Последовательность появления тоже подчеркивает специфику уклада жизни в замке: вбежали и вошли восемь собак, домашний капеллан, деревенский доктор, шесть кузенов главного героя и его дядя. Из разговора с Дианой Фрэнк узнал, что религия играет в их жизни исключительную роль, что они правоверные католики. Фрэнк описывает своему другу Трэшему портреты кузенов, он замечает их спортивную выправку, силу, отсутствие интеллекта, компенсированное уверенностью в себе и в своих способностях вести соответствующий образ жизни. Исключение составлял Рэшли — невысокий, хромой, черты лица неправильны, но глаза живые, полные скрытого огня, а главное — он обладал необыкновенно богатым модуляциями голосом, что обнаружилось в его приветствии и составило дополнительную приветливость, высказанную по отношению к гостю. Любопытно, что именно Диана помогает Фрэнку с ходу, с первого взгляда составить групповой портрет. В них, представителях семейства Осбалдистона, одни и те же качества спортсменов и охотников, но располагаются они и перемешиваются в разной последовательности. Герой, однако, хочет знать все сразу о Диане. Случай сводит его с садовником Эндрю Фэрсервисом, шотландцем, осторожным , сметливым и разумным. Диалог Фрэнка и садовника является, по существу, первым романным диалогом. Описание дорожных встреч и приключений героя, скорее предназначалось для письма другу, больше содержало размышлений. Преследуемый разгулявшимися и захмелевшими родственниками, Фрэнк спасается в саду, где и слышит впервые слово “якобит”. Кажется, именно это слово для Эндрю было самым значительным из произнесенных определений молодой леди. Отголоски эпистолярного романа, столь популярного в Англии в XVIII в., часто дают о себе знать в обращениях героя к своему другу, обращениях, ко-[152] торые прерывают его повествование, в частности, его размышление о мастерстве ведения беседы и красноречии Рэшли. Этим кончается X глава. Фрэнк настойчиво ищет себе если не друзей, то, по крайней мере, компаньонов, близких по духу, образованию и воспитанию. Среди семейства Осбалдистонов — он иностранец, француз, как они его называют, даже дядя не скрывает своего раздражения против него, хотя и вынужден считаться сего пребыванием в доме. Скотт использует все новые и новые возможности характеристики персонажей, даже когда они лишены возможности действовать. Самоанализ и внутренний монолог помогают разобраться в сложных поворотах судьбы, в натуре человека. Скотт действительно пишет о людях, а не обычаях. Обычаи наблюдаются и коллекционируются открывающим для себя мир молодым неопытным героем, поэтому его соображения особенно ценны. Они лишены предвзятости умудренного опытом человека, процесс познания раздвигает повествовательную структуру, вносит некоторое разнообразие в ритм, тем более что часто соотносится с эпистолярным жанром. Среди удачных новаций Скотта в создании характера — подробная характеристика деловых и личных качеств Осбалдистона-старшего, даваемая его сыном Фрэнком Рэшли. Словесная живописность сравнивается умным и проницательным Рэшли с живописью Ван Дейка, известного своим глубоким проникновением в существо психологии изображаемого на портрете лица.Вместе с тем “Роб Рой” больше похож на готический роман или “ромэнс”, чем предыдущие романы Скотта. Действие романа сосредоточено в замке Осбалдистон-холл. Одно из излюбленных мест героев — готическая библиотека, находящаяся в той части замка, которая, по свидетельству слуг, населена привидениями. Сам Фрэнк видит странные тени в библиотеке по ночам. Роб Рой — фигура благородного разбойника, бескорыстно служащего делу претендента, — появляется во второй половине романа, хотя читатель догадывается о его вмешательстве в дела семьи Осбалдистонов. Он действует под разными именами, причем не случайно выбранными, а принадлежащими ему по праву, ибо он принадлежит древнему роду. Сама местность, которая сейчас называется, как и во времена Скотта, “страной Роб Роя”, — историческая местность, романтически сказочная, связанная с кельтами, недаром среди жителей ходит легенда об эльфах, танцующих на полянах и в долинах Верхней Шотландии. С готическим романом роднит “Роб Роя” и фигура Рэшли — отъявленного злодея, злобного и коварного иезуита, который ненавидит все и вся, даже перед смертью он не смягчается и изливает потоки злобы и ненависти на Фрэнка. Для усиления драматизма в представлении этого героя Скотт использует шекспировские аллюзии. [153] Фигура хромого короткошеего Рэшли сравнивается с Ричардом III, а его умение вести хитрую и коварную интригу — с Яго. Скотт как бы на время устраняет своего благородного героя и вторгается в повествование, напоминая читателю, что он все-таки автор, хотя мы часто слышим обращение к Уиллу Трэшему. Скотт помещает введение после романа, объясняя название и необходимость рассказать историю клана, который когда-то был могущественным, а потом был сметен другими, более удачливыми кланами Верхней Шотландии. Сам Роб Рой, как и его жена, напоминающая амазонку и храбрую воительницу, глава клана. Элен МакГрегор может в отсутствии мужа распорядиться казнью и утопить англичанина, отругать сыновей за отсутствие находчивости и мужества (старшему всего двенадцать лет) и очень учтиво по-английски разговаривать с теми, кто является другом Роб Роя. Роб Рой сравнивается здесь с Робин Гудом, жившим, однако, не в XII в., а в XVIII. Сходство подкрепляется несколько преувеличенной точностью образа. Роб Рой появляется неожиданно, действует часто через подставных лиц, у него есть свои осведомители и агенты, он неуловим и недоступен, из всякого безвыходного положения у него есть выход. Но, вместе с тем, в представлении характера Роб Роя есть много документально-убедительного. История его семьи и клана рассказана до конца. Его политические интриги, дружба с герцогом Аргайлом, своевременное вмешательство вдело Фрэнка, чудесное освобождение того и другого из-под стражи — все странным образом нерешено, так что читателю остается только верить, что страна Роб Роя действительно романтическая, что слуги могут играть второстепенную роль, быть прекрасно осведомленными о делах своих хозяев и высказывать самостоятельную точку зрения. В соборе Фрэнк слышит таинственные слова, предупреждающие его о том, что его жизнь в опасности. В романе подлинные исторические места — Глазго, знаменитый собор Манго, Хай-стрит и Старый колледж, около которого состоялась дуэль между Фрэнком и Рэшли, а замок Чиллингхэм послужил прототипом замка Осбалдистон-холл. Все это были места, хорошо знакомые Скотту, совершившему путешествие по Нортумберленду летом 1791 г.Диана Вернон — одна из самых романтических героинь Скотта, сравнимая по силе характера и чувства с героинями Шекспира. Сдержанная страсть к Фрэнку, ее ум, активность жизненной позиции, способность выносить тяжелые испытания и помогать в нужную минуту близким ей людям свидетельствуют о том, что она не голубая героиня “ромэнс”, она действует, смело вмешивается в судебное разбирательство, связанное с ложным обвинением Фрэнка в краже, мужественно ведет себя в отношении опального отца, фигурирующего здесь [154] тоже под разными именами. Она обладает невероятной долей юмора, самокритики, сравнивает себя с Санчо Пансой, который так же одинок в Сьерра Морене, как и она в этой странной семье Осбалдистонов. Очень незаметно пунктиром намечены события 1715 г. — восстание в Шотландии в поддержку Стюарта, но зато полное и обстоятельное объяснение можно найти в предисловии, помещенном после романа. В большинстве романов Скотта предисловия выполняют роль экспозиции, в них рассказывается о политических конфликтах эпохи, главных конфликтующих силах, облике эпохи. Вот почему можно сказать, что роман Скотта опирается и на антикварный роман и готический, и эпистолярный, нравоописательный, но каждый раз все эти компоненты представлены в разной последовательности и с разной степенью убедительности. Характер литературных аллюзий — Библия, Спенсер, Шекспир, Мильтон — бесспорно, говорит о романтических тенденциях в творчестве Скотта, иногда сильно подкрепленных еще и фольклорными источниками, старинными манускриптами и преданиями. Скотт часто упоминает старинные верования и предания, суеверия и обычаи, раскрывая их смысл и происхождение в глоссарии или в комментариях, вот почему исторический роман Скотта опирается на документ, но документ, рассказываемый и передаваемый воображаемому собеседнику, а потом уже доверенный бумаге и издателю. Этим объясняется сопричастность читателя к событиям и лицам, изображаемым в романах. Чем дальше отходил Скотт от шотландской темы, тем более он углублялся в историю. “Айвенго” — это роман об Англии XII в., когда в полную силу разгорелась борьба между саксами и норманнами, политический и социальный конфликт, осложненные культурным противостоянием, противоборством двух языков, двух менталитетов. История Ричарда Львиное Сердце, вернувшегося в Англию из австрийского плена, чтобы вернуть себе королевство, является как бы продолжением его судьбы, обрисованной в “Талисмане” — будущем романе 1825 г. Тот роман закончился пленением Ричарда, участника крестового похода. Но исторический персонаж представляет собой варианты освещения одного характера в двух интерпретациях — фольклорной (“Айвенго”) и реальной, исторической (“Талисман”), причем именно последняя дает полное и объективное представление о характере Ричарда Львиное Сердце, о его воинственности, авантюрности, страсти к приключениям. Фольклорный образ короля соотносится и с фольклорным образом благородного разбойника Робин Гуда. Скотту помогло знание народных баллад и преданий, легенд и народных поверий. Автор неоднократно в своих романах возвращался к одному и тому же историческому лицу, как это случилось с Ричардом, как это случится и с Марией Стюарт в романах “Аббат” и[155] “Монастырь”. Но в последнем случае Мария Стюарт нарисована как бы в полный рост, даются не только ее личные качества, возбуждавшие симпатию и сочувствие шотландских патриотов, но и общединастические характеристики Стюартов, объясняющие их полную неспособность управлять страной. В данном случае романтическая история пленницы Елизаветы, несчастной Марии Шотландской, опять спроецирована на структуру “ромэнс”. Скотт был адвокатом, притом весьма уважаемым и ценимым, естественно, он хорошо разбирался в политике поддержания законопорядка, не мог не пропагандировать в своих произведениях справедливость притязаний того или иного монарха. Он также рассматривал очень отдаленные исторические события с позиций джентльмена — современника Ганноверской династии. Кровопролитные войны, как гражданские, так и за пределами Англии, не вызывали положительных эмоций у романиста. Английской революции посвящены два романа — “Вудсток” и “Пуритане”. Герой-протагонист оказывается вопреки здравому смыслу и собственной воле втянутым в конфликт, который он видит как бы с позиций двух враждующих партий. Монархические убеждения Скотта заявили о себе прямо или косвенно в размышлениях героев, в самой атмосфере эпохи, мастером создания которой был автор “Вудстока” и “Пуритан”, чаще всего в диалогах действующих лиц, в предисловиях к романам. В заслугу Скотта его потомки ставили исключительную сопричастность читателя изображаемым событиям, удивительное чувство реального места, на котором происходят события. Скотт увлекает читателя за собой, заставляет его не просто вникать в повествование, но и быть участником событий, комментировать их, находиться рядом с героями. Описание и повествование не статичны, они наполнены внутренним драматизмом, обусловлены драматизмом эпохи, противоборствующих сторон, конфликтующих наций и языков. Достоинством Скотта является его умение преподносить нравственный смысл истории в очень доходчивых и убедительных обликах материальной культуры. Неслучайно описание реальных замков, жилищ героев занимает так много места. Замок Квентина Дорварда — это живая история его страны, рассказанная на языке судьбы его погибших родственников, а также полуразвалившихся зданий, перенесших многодневные осады. Время действия в “Квентине Дорварде”( 1823) — XV век, когда феодальная система, являвшаяся опорой национальной зашиты и дух рыцарства, которым эта система была оживлена и вскормлена, стала постепенно устаревать, особенно с уходом со сцены крупных личностей. Дух рыцарства был сдерживаем. Среди тех, кто первый отрицал и высмеивал принципы, в которых воспитывался молодой рыцарь, был[156] французский король Людовик XI. Этот правитель был человеком поистине эгоистичным и казался полным воплощением дьявола, успешно попирающим представления о чести, хладнокровным и расчетливым. Людовик XI мог обращаться то к одной, то другой Деве во имя тайных замыслов. Вероятно, нет портрета более темного. Он понимал интересы Франции и придерживался их настолько, насколько они совпадали с его собственными. Он был остроумен и приятен в обществе, никто не мог лучше удержать и сохранить преимущество ситуации и действовать из сугубо эгоистичных соображений. Старая система рыцарства окончательно устаревала и выходила из моды. Поднимался другой класс — купцов. Доктрины рыцарства предполагали верховенство красоты и посвящение жизни служению избранницы. Принципы и действия Людовика были прямо противоположны. Людовик XI умело использовал королевскую власть для подавления своих вассалов и тайно участвовал в сговоре с торговыми городами Фландрии, чтобы поднять мятеж против Карла Смелого. В первых четырех главах содержится полная информация об исторической эпохе, о причинах появления шотландца благородного происхождения на службе у короля Людовика, воссоздаются нравы и быт эпохи. С самого начала историческое и вымышленное тесно переплетены, политические события перемежаются любовными сценами. В этом романе видно соединение нескольких жанров — антикварного, исторического, политического, любовно-приключенческого. Стиль жизни воссоздается по одним очень важным и кратким деталям. Квентин — не единственный молодой человек, который является символом феодального рыцарства, уходящего в прошлое. Он был воспитан таким образом, что охота была лучшим развлечением, а война — единственным серьезным занятием. Квентин освобождает повешенного, не замечая, что на нем королевское клеймо, его хватают как сообщника, и только вмешательство самого Людовика Меченого чудом спасает его от расправы. Квентин живет по законам “ромэнс”, он действует по принципам рыцарства, ему свойственно человеколюбие и любой попавший в беду, достоин сожаления и помощи. Лорд Кроуфорд — последний представитель рыцарства, участвовавший в войнах против Англии на стороне Франции и не пожелавший возвратиться в Шотландию после великих перемен. Квентин начинает с комплимента лорду Кроуфорду и этим завоевывает его доверие. Луи Орлеанский и другие исторические персонажи как бы вводят историю, знакомят с ней неискушенного читателя. А появление вымышленных персонажей усиливают интригу, драматизирует повествование и подтверждает наличие черт “ромэнс” в произведении. [157] Путешествие Квентина с Изабеллой и ее теткой напоминает рыцарский роман, а финал явно инспирирован знаменитым рыцарским эпосом “Неистовым Роландом”. Карл самоуверен и упрям, он порой бывает мстителен и анархичен, стихийное начало берет в нем верх, подчеркивая феодальное в его политике и стратегии. Второстепенные персонажи — астролог Галеотти, Комин, многие другие составляют не просто великолепно выписанный фон действия, но и представления Скотта о рыцарстве истинном, ложном-старомодном и современном. Динамика эпохи передается не столько в рыцарских поединках и турнирах, придворных празднествах и охотах, сколько в столкновении политических и экономических интересов, благодаря которым ярко высвечиваются характеры персонажей первого и второго плана.Прогрессивный традиционализм Скотта доказывает уважение к любой нации, народности, культуре, истории и языку, но писатель пытается подвести своего читателя к собственной логике рассуждений о смысле прогресса. Ключевые исторические фигуры, сыгравшие исключительную роль в судьбе Англии, — Елизавета, Кромвель, Мария Шотландская, лорд Эссекс, Ричард Львиное Сердце занимают особое место в его романах, как, впрочем и исключительные по важности события — война во Фландрии и за испанское наследство, крестовые походы и английская революция, Возрождение и отдельно духовный облик каждой эпохи — все это свидетельствует о том, что, примеряя структуру “ромэнс”, огромным масштабным задачам воскрешения исторического документа, Скотт умело варьировал этот жанр с новым жанром — “новел”, экспериментировал в системе исторического романа. Но этот эксперимент оказался настолько удачным, что открыл дорогу жанру новел, построенному уже на современном материале. Вымышленные персонажи, перешагнув хорошо известные границы “ромэнс”, обретали характеристики, благодаря наступающим на них обстоятельствам, все дальше уходящие от принципов использования их в рамках “ромэнс”. Отсюда двойное представление событий глазами главного героя, его воображаемого читателя или адресата, неожиданно появившегося из эпистолярного романа, отсюда поведение автора-повествователя, становящегося на позиции героев и разбивающего очарование вымысла. Даже само обращение к историческому документу, процесс оживления его и помещения в перспективу столетий сыграло определенную роль в становлении современного романа, в котором автор подчинил себе жанр, стиль, героя. Процесс оживления и инсценировки документа истории становился предлогом для отражения реальных обстоятельств, не нуждающихся в сопоставлении и сличении с подлинником. Вальтер Скотт поистине был отцом современного романа.[158] Скотт сделал самое важное открытие не только для своих современников, но и для викторианцев и писателей XX в. — “нет ничего более романтического, чем романтическое в самой реальной жизни, а сам вымысел не более как глава из Великой Книги Природы”. [159]
 | ||||||