Викторианство как феномен культуры
Источник: История зарубежной литературы XIX века: Учебное пособие / Н.А. Соловьева, В.И. Грешных, А.А.Дружинина и др.; Под ред. Н.А. Соловьевой. - М.: Высш. шк., 2007. - 656 с.
Текст приводится с незначительными дополнениями и исправлениями, которые даются в квадратных скобках. Также, в квадратных скобках приводится номер завершающейся страницы по указанному изданию. Маркировка жирным шрифтом принадлежит автору статьи.
Викторианство как феномен культуры связан с длительным правлением королевы Виктории (1837— 1901), но значение его для последующего развития английской истории, культуры, литературы трудно переоценить. Именно в этот период Англия приобретает статус великой колониальной державы, формирует национальную идею и идентичность, которым суждено будет не раз бросать вызов агрессивным наступлениям извне. Викторианство оставило в сознании англичан определенное представление о незыблемости традиций, значимости демократии и моральной философии, а также сильное желание обращаться к проверенным временем эмблемам и символам викторианской эры. В самом деле, именно викторианцы своей великой литературой доказали непреходящее значение духовных ценностей в формировании национального менталитета и определении места индивидуума в истории и цивилизации. В произведениях Ч. Диккенса и У.М. Теккерея, сестер Бронте, Э. Гаскелл, Д. Мередита, Дж. Элиот, Э. Троллопа отразились особенности социального и политического развития Англии со всеми сложностями и противоречиями, открытиями и просчетами. Долгое время викторианская Англия сохранялась в обыденном представлении англичан как символ бескомпромиссного процветания, устойчивости и стабильности во всем, касающемся человека и всего общества в целом. Таким предстает это общество эпохи правления Виктории в романе-эпопее Дж. Голсуорси “Сага о Форсайтах”. После смерти Виктории, как считают вместе с автором герои Голсуорси, начинается период смятенности, нестабильности, крушения ценностных ориентиров.
Викторианский бум в литературе 50–60-х гг. XX в. подтвердил это представление, но это случилось именно в то время, когда сама Англия встретилась с трудностями, связанными с подъемом того самого среднего класса, который был оплотом викторианства. Совсем другую картину мы наблюдаем в постмодернистском английском романе, который вновь открыл своим соотечественникам так называемые викторианские ценности, до недавнего времени считавшиеся неподдающимися пересмотру и переоценке. Д. Фаулз и А. Байетт увидели почти спустя столетие то, что содержалось и замалчивалось викторианской Англией, опьяненной успехами экономическими и международными,
[159]
гуманитарными и культурными. Вновь в сознании современных англичан возникли призраки прошлого благополучия, отраженные в своеобразной эклектичной викторианской архитектуре и скульптуре, литературе, содержащей огромный потенциальный разрушительный заряд. Памятник королеве Виктории у Букингемского дворца, викторианские особняки, просторные и добротно построенные, но довольно нелепые по своей многофункциональности и рассчитанные на огромный штат прислуги, а также музей Альберта и Виктории воспринимаются теперь уже не как символы и эмблемы ушедшего века, но и как немые свидетели невостребованных до сих пор представлений об истинной Виктории и ее эпохе.
Национальная идентичность как совокупность особенностей национальной идеи, менталитета и взаимоотношений с обществом, — историческая категория, подвижная и динамичная, она не может существовать как раз и навсегда закрепленная за определенным временем. В таком случае, следуя за Ж. Деррида, мы можем читать тексты сразу в нескольких исторических эпохах, что не противоречит представлению о национальной идентичности, ее перспективах, заложенных в диалектике развития. Для национальной идентичности важен контекст, в данном случае викторианская культура, поэтому следует вспомнить о трех ее важных аспектах — разрушающееся старое, современное состояние и нарождающееся новое, заявляющее о себе не вполне системно и настойчиво.
Разрушающееся старое заключено, с одной стороны, в окончательном разрыве с жанром romance и обращением к современной жизни. Вот почему для викторианцев очень важно определить свое отношение к веку восемнадцатому, когда это противостояние двух жанровых категорий закончилось победой novel.
Восемнадцатый век с его огромным упованием на разум и чувство как равноправные категории человеческого сознания был особенно близок прагматичному и динамичному веку девятнадцатому. Образование и воспитание, которым так много внимания уделяли просветители, стали особой заботой викторианского писателя. Образование и просвещение сформировали огромную читательскую аудиторию, которая стратифицировалась в викторианскую пору. Специализация проходила, главным образом, за счет привлечения детской аудитории в качестве читателя массового и благодарного. Именно в XIX в. в Англии родилась литература для мальчиков и девочек.
С другой стороны, разрушающееся старое имело потенциальные возможности, не проявившиеся в полной степени в век расцвета романа. Поэтому было важно этому разрушающему старому вступить в новые отношения с двумя [другими] аспектами культуры. Совре-
[160]
менное состояние романа в викторианскую эпоху определялось его доминирующим положением в обществе, как наиболее адекватн[ого] и полн[ого] отражени[я] панорамы жизни, вместе с тем само понятие жанра менялось в связи с тем, что искусство все дальше уходило от категории подражания, имитации, положение романа в викторианскую эпоху было исключительно благоприятным, сама королева интересовалась произведениями своих современников, роман существовал в дешевых изданиях. Он способствовал формированию общественного мнения в связи с распространением образования и просвещения среди населения. Формулировки и термины уточнялись по мере приобретения романом статуса основного генератора идей сохранения стабильности и порядка в обществе. Классическая формула Филдинга, точнее, его определение жанра как “комической эпической поэмы в прозе” сохранилась лишь в первом произведении Диккенса “Посмертные записки Пиквикского клуба”, совпавшим своим появлением со вступлением Виктории на трон. В дальнейшем Диккенс пользовался уже другой формулировкой, выдвинутой У. Коллинзом, “заставьте их смеяться, плакать, ждать”. Будучи общественной нацией, Англия сделала роман частью общественно-политической жизни и бытия гражданина, озабоченного не только своими правами, но и обязанностями. Английский премьер-министр Б. Дизраэли был одновременно и писателем, и главой литературно-политической группы “Молодая Англия”. Именно его больше всего чтила королева. Пожалуй, действительно в его творчестве отразились многие черты английской идентичности, воспринятые как бы изнутри викторианства и извне его.
Королева Виктория (1819–1901), как и ее муж принц Альберт, были тесно связаны семейными, или династическими, узами со многими монархами Европы. Русский царь Александр I был крестным отцом Виктории, поэтому она имеет второе имя Александрина в честь Александра. Во время правления Виктории Англия стала крупной колониальной державой, а сама королева была провозглашена императрицей Индии. Успехи процветающей промышленной державы были проиллюстрированы на Всемирной выставке в Лондоне в 1851 г. Вместе с тем стабильность была относительной, точнее, она поддерживалась и укреплялась за счет семьи, дома, выработки определенной доктрины поведения и морали. Частая смена правительств (Мельбурн, Пальмерстон, Гладстон, Дизраэли, Солсбери) свидетельствовали о смене приоритетов во внешней и внутренней политике. Демократизация общества была обусловлена как постоянным страхом монарха перед возможной угрозой со стороны революционно настроенных соседей (Франция, Германия, далекая Америка), так и необходимостью сократить пропасть между высшими и средними слоя- [161]
ми английского общества. Последние стали надежным оплотом нации и последовательно добивались успеха на пути завоевания власти. Чартизм и его успехи тоже влияли на кажущуюся стабильность, вызывали раздражение и страх правящих кругов. Чартизм проявил себя достаточно активно в 40-х и в начале 50-х годов. Даже философ и идеолог викторианства Томас Карлайл посвятил отдельную работу этому рабочему движению, оказывавшему существенное влияние на внутреннюю политику Великобритании.
Одновременно со значительными успехами и достижениями в викторианскую эпоху обострились противоречия и внутри самой Англии (постоянные конфликты Виктории и Альберта с парламентом), так и за ее пределами. Разногласия по поводу вмешательства во внутренние дела Португалии в 1846–1847 гг., дебаты в связи с политикой министра иностранных дел Палмерстона в правительстве лорда Рассела, даже приезд в Англию в 1864 г. Гарибальди, встреченного с энтузиазмом большинством англичан, возобновившиеся контакты с Францией, обмен государственными визитами между Викторией и Наполеоном III вызывали неоднозначную реакцию в английском обществе. На королеву несколько раз совершали покушения. В 1854 г. была развязана Крымская война с Россией в поддержку Турции. Пацифистская политика принца Альберта и его оппозиция политике Палмерстона сделали его фигуру крайне непопулярной, даже ходили слухи, что он русский шпион и должен быть предан суду за государственную измену. Когда началась гражданская война в Америке, Англия была на стороне южан. Палмерстон и Рассел видели предлог, чтобы ослабить позицию Соединенных Штатов, представлявших угрозу международному престижу Англии. Лишь личное вмешательство принца Альберта спасло две нации от неминуемой войны, которая могла бы изменить весь будущий ход истории. После смерти мужа Виктория занималась исключительно имперскими делами нации. Она искренне негодовала по поводу расистских предрассудков у своих соотечественников и осуждала отношение буров к черным жителям Южной Африки. Даже получая известия о неудачах британской армии в Африке, Виктория заявила: “В нашем доме нас не интересуют возможности поражения — они просто не существуют”. В этих словах заключалась суть викторианской идеологии и политики, философии жизни и морали.
Брак Виктории и Альберта был очень счастливым. Он служил образцом и примером для подданных. У нее было девять детей. Отношения в семье всегда являли собой эталон благородства и взаимопонимания, размолвки носили чисто политический характер и не были принципиальными. Не раз конституционной монархии в век ее правления угрожали серьезные неприятности и даже свержение, но Вик- [162]
тория всегда находила компромиссы и выходы из создавшегося положения и с честью выходила из трудностей. Даже простое перечисление событий дает представление об отнюдь не безоблачном викторианском веке, в котором были свои сложности, противоречия и конфликты.
Королева Виктория оставила своим потомкам две тысячи писем и около ста томов дневников, которые она начала вести еще будучи тринадцатилетней девочкой. Эпистолярная проза королевы отражает прагматический ход ее мыслей, что послужило предлогом для многих исследователей викторианства связывать ее правление исключительно с прагматизмом, национальным традиционализмом, с постепенным и неуклонным прогрессом, не охваченным никакими конфликтами и коллизиями. Ее собственное сочинение “Страницы из дневника нашего путешествия по горной Шотландии 1848–1861”, опубликованное в 1868 г., отразило ее романтическую любовь к Шотландии, где она провела самые счастливые дни своей жизни.
Виктория проявляла большой интерес к литературе. Среди ее любимых авторов были Шекспир, Маколей, Ф. Берни, Д. Остен, из своих современников она отличала В. Скотта и Ч. Диккенса, на спектаклях с участием которого она присутствовала вместе с принцем Альбертом. Она также любила романы сестер Бронте, Э. Гаскелл, Д. Элиот и своего премьер-министра Б. Дизраэли, для которого художественные произведения служили лишь подтверждением его политических, религиозных и общественных взглядов. Из современных поэтов Виктория ценила Альфреда Теннисона, “поэта утраты”.
Семья в викторианскую эпоху представляла особую заботу общества. Характеры членов семейств проявлялись в стиле их жизни, в домах и, в зависимости от их полезности и степени человечности, могли вызвать суровое осуждение общества. Неслучайно в произведениях великих викторианцев огромное место занимают описания интерьеров — дом Домби холодный и неуютный, у него вся мебель в чехлах, а люстра свисает с потолка как слеза... Дом мисс Хэвишем похож на бастион, где погребены человеческие чувства, дом мистера Грэдграйнда называется “Каменный приют” и вполне оправдывает свое название. Замок мистера Рочестера из романа “Джейн Эйр” отличается аристократическим порядком и вкусом к прекрасному. Достаточно подробно описана гостиная с белоснежным ковром и вазами богемского стекла.
Особое место викторианцы уделяли загородному дому, который отражал их благосостояние, представление о покое и семейном счастье. В викторианскую эпоху наблюдается тенденция к громадным, не всегда пропорциональным, чаще эклектическим сооружениям. Сим-
[163]
волом викторианства становится большая семья, громадный дом, правила поведения в хорошем обществе. Что носить, как и когда к кому обращаться, ритуал утренних визитов, визитные карточки — в этих ненаписанных правилах содержалось много опасностей для непосвященных. Нувориши вместе со старинными дворянскими семьями стремились перестроить старинные загородные дома, сделать их массивнее и просторнее. Известный архитектор сэр Джордж Джилберт Скотт диктовал стили в архитектуре викторианского времени. Высшие слои общества, утратившие свое влияние после промышленного переворота, тем не менее сохраняли свое влияние среди средних классов в вопросах морали, стиля, вкуса. В 1860 г. И. Тэн писал: “Нашей целью не является свержение аристократии, мы готовы оставить правительство и высшие посты в их руках. Пускай управляют, но пусть они будут пригодными к управлению”. В одном все слои общества были едины — иметь прочную семью и уютный дом. Несмотря на большие размеры викторианский дом должен был быть уютным домашним очагом и способствовать счастливой семейной жизни. Эта жизнь часто содержала сильный религиозный аспект. Считалось приличным и необходимым ходить в церковь, помогать бедным, читать религиозные книги. Ведение дневника с записями подробных дел занимало определенную часть времени высшего сословия. Стали сооружаться в загородных домах семейные часовни, а где их не было, все домочадцы, включая слуг, собирались для утренней молитвы в холле или столовой. По воскресеньям все обитатели усадеб отправлялись через парк или сад в церковь, обычно обновленную или отреставрированную за счет владельца загородного дома. Идеалом сельского джентльмена было быть вежливым, гостеприимным, хорошим спортсменом, образцовым землевладельцем, интересующимся сельским хозяйством, предпочтительно было быть председателем одного или двух местных благотворительных обществ. Интеллектуальные и художественные интересы учитывались, но не считались основными. Многие владельцы загородных домов в самом деле обладали требуемыми достоинствами. Другие сохраняли только внешние признаки благородства, да и то проявляли их лишь в Лондоне или за границей. Дома отражали характерные черты и свойства владельцев. Несмотря на существующие уже образцы итальянского стиля и несерьезные заимствования у французов, в Англии викторианской поры сохранялся устойчивый интерес к готике, тюдоровскому и елизаветинскому manor house. Для викторианского джентльмена, демонстрирующего гостеприимство, уже в огромном холле, где во многих местах ярко пылало пламя каминов, было лестно видеть за приятной беседой гостей, собиравшихся уютными группами.
[164]
Дома в готическом стиле, пропагандируемые Рескином, ассоциировались с христианством, строгой верой и стремлением к суровой истине, в них обязательно доминировала домашняя часовня с прекрасными витражами, как, например, Итон холл в Чешире, принадлежащий герцогу Вестминстерскому, или Роусдон в Девоне (архитектор Э. Джоунз), построенные приблизительно в одно и то же время в 1870–1880 гг. Викторианский лендлорд был рачителен, гостеприимен, он никогда не забывал о том, что, по словам Дж. Скотта, “провидением он был влиятельным и достойным, и никакое ложное чувство скромности не должно было удерживать его от того, чтобы не демонстрировать все эти качества”.
К 1840 г. чай в пять часов стал приметой фешенебельного дома. Обед отодвинулся к семи-восьми часам, а беседа с друзьями до и после него становились необходимыми и неотъемлемыми частями загородного быта. Курение трубок было вывезено из Германии, равно как и рождественская елка. И принц Альберт и Эдуард VII, принц Уэльский были большими любителями выкурить трубку. В викторианскую эпоху стали отводить специальные комнаты для курящих гостей. Герцог Веллингтон предложил свом гостям курить в холле для слуг. Курительные комнаты были не везде. Приблизительно около середины века курительные комнаты стали появляться чаще, особенно в домах холостяков. В оформлении курительных и бильярдных комнат преобладал мавританский стиль. В викторианскую эпоху стали популярны виды спорта на открытом воздухе. Крикет, теннис, гольф были любимыми видами спорта. Викторианцы беспокоились о своем здоровье, о чем свидетельствуют специально построенные павильоны с холодными ваннами. Безусловно, жизнь в загородном доме была не по карману большинству жителей Британии, но многие старались приобрести недвижимость и состязались с вполне обеспеченным сословием в оформлении и планировке садов и зимних оранжерей.
Во многих загородных домах было центральное отопление и газовые (как, например, в поместье В. Скотта Эбботсфорде) или масляные лампы в основных помещениях и коридорах, хотя свечи и камины, использующие уголь, были повсеместны. Электричество пришло в дома викторианцев после 1889 г. Во всех новых загородных домах водопроводная вода была на каждом этаже, но все еще сохранялись и традиционные методы умывания, когда слуги приносили кувшины и тазы в комнаты господ. Вспомним замерзшую воду для умывания в Ловудском пансионе, где обучалась Джейн Эйр. Викторианские загородные дома имели большой штат слуг, который занимал целый флигель или крыло. Иногда число слуг, работающих в доме, саду и конюшнях, составляло 50 человек. Викторианская мораль была достаточно
[165]
сурова. Она породила строгую функциональность в размещении и распределении обязанностей среди прислуги. В Линфорде (Норфолк) архитектор Лин Стефенс разделил служебные помещения на четыре зоны — дворецкого, повара, домоправительницы и прачки. Зона дворецкого состояла лишь из мужского персонала, три остальные исключительно женские, за исключением шеф-повара, который должен был быть обязательно мужчиной. Мужские и женские половины были отделены друг от друга, каждая имела даже свою лестницу. Кухня часто, по словам современников, напоминала своим видом лабораторию. Викторианцы гордились своими кухнями, их оборудованием, которое они часто меняли. Строгая организация домашнего хозяйства, субординация и четкое распределение обязанностей делало загородный дом уютным для семьи с многочисленными детьми, нянями, гувернантками, горничными. Гостиная приобретала особый смысл, поскольку там часто собирались соседи — обитатели соседних усадеб. Роман Шарлоты Бронте “Джейн Эйр” начинается с описания живописной группы из семейства Рид, расположившейся в гостиной.
Все эти детали быта крайне важны для формирования викторианcкой идеологии и национальной идентичности, отразившихся не только в литературе и культуре этого периода, но и для дальнейшего развития архетипических образов и картин жизни, обычно ассоциировавшихся с обликом викторианской эпохи.
В идеологии и морали господствовали идеи, необходимые для воспитания гражданина огромной империи, способного на труд во имя отечества. Огромное количество героев викторианского романа приезжают или уезжают в Индию и другие заморские владения Великобритании, чтобы просвещать иноверцев и наживать большие состояния. Происходит активное знакомство с языками и культурами покоренных народов. В викторианском романе появляется и американская тема. Некоторые английские аристократы женятся на богатых американках, чтобы получить наследство. Так, например, один из сыновей герцога Омниума в романе Троллопа женится на американке, чем вызывает недовольство отца. В викторианском романе можно выделить два периода, значительно отличавшихся друг от друга. Раннее викторианство — 30–40-е годы и позднее викторианство — вторая половина девятнадцатого столетия. Раннее викторианство во многом зависело от литературы восемнадцатого столетия, и неслучайно любимым веком Теккерея был именно век Фидинга и Смоллетта, Стерна и Свифта. Для Диккенса, хотя открыто не заявлявшего о своей приверженности к предшествующему столетию, просвещение в какой-то степени тоже являлось каноном литературного творчества. Что вполне объяснимо, так как мораль и нравственные правила совершенство-
[166]
вались и пропагандировались с традиционной оглядкой в прошлое. Позднее викторианство более смело ставило и решало важные больные вопросы современности — положение женщины в семье, проблема безумия, право наследования, различные психические состояния, вызванные употреблением наркотических средств. Развитие естественных наук шло быстрыми темпами и находило отражение в литературе, которая стала активно эксплуатировать ранее запретные темы — операции на мозге, клиники для душевнобольных, состояние религии и положение сирот. В сенсационном романе усиливается тема двойничества. Необходимо отметить, то эта тема активно использовалась в поздних романах Диккенса, где герои, ведущие двойную жизнь, меняющие имена, а с ними и поведение, стали воплощать убеждения самого Диккенса в том, что смена имени означает свободу. Викторианцы, казалось, не были озабочены противостоянием своим предшественникам — они больше склонялись к творческим задачам. М. Арнольд был не единственным, кто критиковал романтиков, но романтические тенденции продолжали существовать на протяжении всего викторианского периода, хотя с разной степенью успеха. Характерной особенностью рассматриваемой эпохи было частое освещение творческих принципов, которые были необходимы для разъяснения произведений викторианских поэтов и романистов. Такими могут считаться [сборник эссе] Р. Хорн “Новый дух века” [(1844)], написанный в ответ на работу Хэззлита “Дух века” (1825), а также многочисленные предисловия Диккенса, Теккерея, Ш. Бронте, эссе 1864 г. У. Бейджхота и других. Именно в век викторианства сложилось определенное мнение о двух типах поэтов — Вордсворте и Шелли. Первый представлял поэзию созерцательную, второй — сенсационную. Даже философ Джон Стюарт Милль придерживался той же точки зрения, когда в 1833 г. выступил с эссе “Два рода поэзии”. В 1852 г. Р. Браунинг в эссе о Шелли тоже проводит грань между этими двумя поэтами, но называет это различие различием между объективной и субъективной поэзией. Объективным поэтом назван тот, кто, как, например, Шекспир, воссоздает внешний мир. Субъективный поэт, как, например, Шелли, пытается воспроизвести не то, что человек видит, но что видит Бог. Но Браунинг уверен, что оба вида поэзии можно совмещать. Мэтью Арнольд в предисловии к поэмам 1853 г. критикует романтиков, которые не могут удовлетворить современный вкус и приводит пример с Гейне. Интерес к античной классике спровоцировал возможность предложения другого варианта поэзии, но сам Арнольд этого сделать не мог. Прерафаэлиты обратились к средневековым сюжетам в отличие от античной традиции. Сборник стихов У. Морриса назывался “Защита Гвеневеры и другие стихотворения”. А Теннисон целиком
[167]
посвятил себя артуриане (“Королевские идиллии”, 1859, окончательный вариант 1889).
Отличительной чертой викторианства стало обращение к немецкой культуре и литературе. Карлайл написал биографии Шиллера, Новалиса, Льюис — биографию Гёте. Начало викторианства ознаменовалось появлением книги Карлайла “История французской революции” (1837). Карлайл — очевидный властитель дум эпохи. Социальные и политические проблемы возникли в его произведениях в период наибольшего накала социальных конфликтов (“О героях и героическом”, 1840; “Чартизм”, 1846; “Прошлое и настоящее”, 1843; “Письма и речи Оливера Кромвеля”, 1845). Нетрудно заметить, что призраки новых революций сильно беспокоили англичан наряду с конкретными рекомендациями: как лучше адаптироваться к новым условиям жизни, почувствовать большую ответственность за себя и близких. Трудись и не унывай — не единственный лозунг, который выдвинул Томас Карлайл. Он писал легко и метафорично, многие его мысли стали расхожими выражениями. Так, например, его известное высказывание о молчании: “Молчание — стихия, в которой формируются великие вещи для того, чтобы в готовом виде и величественно предстать в дневном свете жизни, над которым они сразу должны господствовать”.
Во второй половине века стал распространяться позитивизм, имевший предшественников-утилитаристов Бентама и Д. Милля. Позитивизм возник в период религиозных диспутов, успехов методизма, спора между дарвинистами и антидарвинистами. Развивается социальная философия, весьма отвечавшая вкусам и запросам викторианского общества. От утилитаризма позитивизм заимствовал полезность и удовольствие. Карлайл стал развивать эту теорию, дополнив в качестве необходимого компонента пуританский принцип добросовестного труда, приносящего человеку счастье. Наибольшее счастье для наибольшего количества людей — утилитаристский принцип Милля должен был вскрыть противоречия внутри самой социальной философии — с одной стороны, направленной на индивида, с другой — выявил необходимость прочнее связать экономику с моралью.
Г. Спенсер (1820–1903) в своем капитальном труде “Система синтетической философии” сформулировал основные положения социальной философии, интегрирующей достижения различных наук, примененных им к науке об обществе. Необходимо, однако, отметить, что гуманитарные науки в его философии отошли на второй план, поскольку он отдавал предпочтение точным наукам и их методам. До труда Дарвина (1859) он разработал теорию эволюции, тео- [168]
рию прогресса. Он придерживался эволюционной теории и был основателем органической школы в философии. Английская эмпирическая философия оказалась объединенной в трудах Спенсера с некоторыми положениями немецкой классической философии Канта и Шеллинга. Термины, введенные Спенсером, — “социальная система”, “социальный институт”, дифференциация политическая и социальная, интеграция, структура и функция, стали употребляться в современной науке. Особенно актуальным сейчас является “социальный институт”, который в викторианскую эпоху применялся исключительно широко, как регулирующие и лимитирующие установления, относящиеся как к индивиду, так и обществу. Сейчас частные проявления этих ограничений, как семья, церковь, профсоюзы, негосударственные, общественные учреждения, составляют как бы контекст социальной философии и экономики. Важным открытием позитивизма было использование достижений биологической науки для интерпретации явлений и событий в социальных науках. Социальная эволюция, по мысли Спенсера, имела два типа — военный и промышленный. Основная линия развития — от военного к промышленному типу. Социальной эволюции лучше избегать всяческих катаклизмов и революций.
Д.Г. Льюис (1817–1878) считал себя последователем позитивистской философии Конта, был дружен с Д.С. Миллем, а через него познакомился и с О. Контом. Гуманитарные науки играли для Льюиса первостепенное значение. Его крупный труд “История философии в биографиях” (1845–1846) предназначался широкому кругу читателей, ставшему серьезным потребителем философской литературы, благодаря многочисленным журналам и печатным изданиям, занимавшимся пропагандой научного знания. Выделив три стадии развития научного знания, Льюис выделил теологию из философии.
Диккенс понял и воплотил национальный характер. Поздние викторианцы занялись изучением других национальных типов (Э. Троллоп). Непредсказуемые и логически не объяснимые поступки героев все чаще стали главным драматическим фокусом повествования (романы Т. Харди). Парадоксальность мышления воплотилась в комедийном творчестве О. Уайльда, творца самых замечательных афоризмов и вызывающих остроумных шуток и выражений. В викторианстве были “голодные сороковые” с явным интересом к политическим и социальным проблемам, обусловленным взаимоотношениями между двумя нациями [— богатыми и бедными], но и “желтые девяностые” с вызывающе дерзкими высказываниями о назначении искусства, о значении морали, точнее,
[169]
ее отсутствия в поведении отдельных членов викторианского общества. Викторианцы ранние пытались отмежеваться от серьезных социальных конфликтов, выдвинув своеобразные литературные объединения, на первый взгляд далеко безразличные к современным бедам. Поздние викторианцы занялись рассмотрением возможностей существования в обществе, которое было безразлично к индивиду. Развлекательность и узкая ориентация на положение, что литература должна приносить радость и счастье, не смогла приглушить острого критического пафоса ранне-викторианского периода, доминирующего в романах Диккенса, Теккерея, сестер Бронте и Гаскелл. Проблема пьянства и права женщины уйти из семьи и воспитывать детей самостоятельно впервые зазвучала в романе А. Бронте. Отличительной особенностью викторианской литературы является ее положение между романтизмом и модернизмом, а также доминирующая роль романа. Безусловно, в викторианскую эпоху творили и замечательные поэты — Э. и Р. Браунинги, А. Теннисон, М. Арнольд, Т. Харди. Но именно великие викторианцы-романисты завоевали большую популярность, нежели поэты. Количество романов увеличивалось вместе с расширением читательской аудитории, и сам жанр претерпевал существенные изменения. Формирование национальной идентичности и сама сущность английскости связаны не просто с викторианскими ценностями, но прежде всего с категорией открытости и протяженности национальной идентичности, понимаемой как бы изнутри и извне самого викторианства. Поэтому важны, может быть, не только крупнейшие достижения английской литературы, но и маргинальные явления, способствующие восприятию национальной идентичности как подвижной, динамичной и зависящей от культурного и исторического контекста категории. Роман содержал большую долю полезного знания, исторического, социального, морального. Даже переоценка прежних достижений идет по законам вкуса и стандарта викторианского времени. Викторианцы проявляли некоторое равнодушие к спорам и полемике. Они больше заботились о выработке собственных принципов на практике, последовательно продолжая традиции романа XVIII в. и романа о современной жизни.
Нелюбовь викторианцев к истории определялась их отношением к современности и особым подходом к выбору сюжета произведения. “Если бы каждый поэт, художник, скульптор признали, что его самые лучшие и оригинальные идеи заимствованы из современности, если великие уроки сострадания, правды, милосердия, любви, чести, вежливости, щедрости, мужества заимствованы из того же источника, зачем соотносить их с отдаленным прошлым, а не с современностью? [170]
Почему восхищаться закованным в латы рыцарем, а не с вооруженным терпением несчастным современным героем?” [Victorian Reader. L., 1989. P. 33] Тщательность отбора жизненного материала объяснялась также прагматической целью — иметь в виду широкого читателя, даже подростка, которому могло попасть в руки произведение того или иного автора. Пуризм в изображении любовных отношений в викторианском романе насаждался не условиями цензуры, а системой моральных ценностей и оценок, составляющих общественное мнение, диктовавшее индивидуальное поведение. Бульвер Литтон в своей работе “Об искусстве художественной литературы” (1838) справедливо отметил как существующую тенденцию неприязнь к теории и критике при огромном потоке художественных произведений и расцвете прозы. Однако именно в этот период пересматриваются отношения к установившимся национальным традициям. Так, в Шекспире ценится интерес к “потаенной личности”, к внутренней жизни человека. Меняется отношение к реальному в действительности. Поскольку моральная философия и глубокие традиции укоренились в общественном сознании викторианской эпохи, истинного художника должна интересовать не только повседневность, окружающий мир, но и реакция на него, востребованность симпатии и сочувствия. Диккенс не был в строгом смысле слова мыслителем или теоретиком, но он считал необходимым размышлять о характере современного романа и вводить развлекательные элементы, как бы ни сильны были утилитаристский дух и суровая привязанность к правде, заключенные в действительности. Расцвет именно романа, а не драмы в викторианскую эпоху объяснялся многими современниками спецификой прозы, нуждавшейся в большей правде, чем того допускала драма, апеллирующая к зрелищности и воображению в большей степени. Правда, точку зрения Диккенса не совсем разделял его соперник по перу Теккерей. Сравнивая современную пору с веком Филдинга, своего любимого писателя, Теккерей полагал, что его современники стыдливо скрывают от своих читателей правду или по крайней мере ее часть и тем самым проигрывают своему предшественнику. Будучи страстным поклонником века восемнадцатого и его великих сатириков, Теккерей предпочел быть сатириком-моралистом, удачно сочетавшим доминирующие тенденции двух эпох. Романтические тенденции в викторианской литературе неизбежно связаны с необходимостью избегать лишь строгого и неуклонного следования правде жизни и не забывать о развлекательном
[171]
элементе, а также о том, что, по словам Бульвер Литтона, литература должна быть учеником не только ума, но и сердца.
Для сестер Бронте было важно не только изобразить то, что лежит на поверхности жизни, но больше всего то, что связано со страстями и человеческими чувствами. Вот почему романтический элемент так силен в “Джейн Эйр” и особенно в “Грозовом перевале”. Именно эти писательницы, как никто другой в викторианской литературе, провозгласили принцип возможного и желательного функционирования вдохновения и воображения в современном романе. Готические элементы были популярны в викторианской литературе, что отнюдь не противоречило викторианской идеологии и морали. Категория возвышенного среди своих источников имеет не только боль и страх, но и сочувствие, сострадание, которые именно в эту пору получают свое динамичное продолжение в творчестве Элиот, в ее представлении панорамы, пейзажа человеческой души.
Манчестерские романы Э. Гаскелл подтверждают главный принцип романиста следовать правде, но он также доказал своим соотечественникам, что чувства простых тружеников могут представлять большой интерес для читателя. Озабоченность социальными проблемами викторианской Англии, разделение нации на две — богатых и бедных (термин Дизраэли) — характерная черта викторианской прозы, ориентированной на воспитание гражданина, а также на реализацию основного девиза викторианской психологии и культуры — “трудись и не унывай”.
Эта формулировка была озвучена Томасом Карлайлом — философом и моралистом, религиозным мыслителем и прозаиком, создавшим удивительный образец художественной литературы — роман идей “Сартор Резартус”. Исторические сочинения Карлайла “Прошлое и настоящее”, “Чартизм”, “История французской революции” ценны тем, что в них главное внимание уделено нравственному началу, нравственному подходу к изучаемым проблемам. Но главное, что удалось общественному деятелю Карлайлу, — победить на выборах ректора Эдинбургского университета влиятельного и всесильного политика Б. Дизраэли и практически перевоспитать нацию, бросив вызов отчаянию и пессимизму, пропагандируя деятельную жизнь и духовное самоусовершенствование. Карлайл осмелился культивировать индивидуализм и героев, в то время как официальная пропаганда заговорила о культе массы. Карлайл отметил периоды в развитии человеческой цивилизации, когда “все” становятся до некоторой степени героями, “когда вся масса нравственно приподнята, когда она подхватывает даже людей совсем отсталых и трусливых и увлекает их за собой, такой массой можно мотивировать свои поступки, не рискуя [172]
впасть в противоречие с вечными идеалами истины и правды и дойти до мечтания о пошлом мещанском благополучии”. Но гораздо чаще случается, что масса, всецело занятая житейскими заботами, не только не воодушевляет человека своим примером, но отнимает у него “пыл души”, низводит до своего убогого существования. Именно в такие времена, как полагает Карлайл, и нужны герои, противопоставленные массе. Им отводится роль возбудителя, стряхивающего апатию и духовную пассивность, пробуждающего волю к самообновлению и поддержанию того божественного огня, который поднимает индивида над обыденностью.
Э. Гаскелл в 1859 г. давала практический совет начинающим литераторам придерживаться сюжета и ясности выражения. Даже воображаемые сцены должны быть для писателя реальностью. Этот совет как нельзя лучше соответствовал требованиям дня.
Д. Элиот продолжала размышлять об искусстве романа, но уже в своих произведениях. Как, например, в семнадцатой главе “Миддлмарча”, где говорится о полезных паузах в повествовании, которые дают возможность писателю комментировать голландское искусство как образец следования повседневной реальности. Но этому замечанию предшествовали многочисленные публикации самой Элиот о специфике современного романа. И здесь она достаточно сурово оценивает достижения своих великих соотечественников-викторианских писателей. Например, она полагает, что Диккенс не сумел справиться с трагическим и эмоциональным при всех его завоеваниях в реалистическом воспроизведении низов общества. Иллюзии и романтические заблуждения могут существовать в человеке в той степени, в какой они не вступают в противоречие с реальными основами действительности. Более того, как заметил другой викторианец Джордж Мередит в 1854 г.: “Реализм и идеализм не противоречат друг другу. Один дополняет другой. Реализм — основа хорошего сочинения — он предполагает изучение, наблюдение, художественную силу, даже стремление к совершенству. Малые писатели должны быть реалистами. Они тогда сделают большую работу. Великий гениальный писатель должен использовать идеализм, ибо большая концепция не может раскрываться зримо и открыто перед нашими глазами и остается неразгаданной. Идеализм как определенное состояние ума предполагает раскрытие великого и значительного через серию иллюзий, невидимых обыкновенному художнику. Картина жизни без идеализма будет неполной”. [Victorian Reader. L, 1989.]
[173]
Викторианский период выдвигает различные школы и направления в дискуссиях о романе, его тематике, предмете изображения, способах характеристики. Такова “школа серебряной вилки”, или дендистский роман, представленный именами Бульвера Литтона, С. Феррьер, Б. Дизраэли, миссис Гор. Главой школы считался Теодор Эдуард Хук, друг принца Уэльского, хорошо знавший высший свет и потому изобразивший его в ряде романов “Максвелл” (1830), “Джек Брэгг” (1837). Слава этой популярной в викторианскую эпоху школы быстро угасла и теперь произведения названных авторов представляют интерес для исследователей литературы и историков.
Сенсационный роман тоже являл собой школу, включившую романистов У. Коллинза, автора “Женщины в белом”, “Лунного камня”, “Без имени”, а также Э. Вуд (“Ист Линн, 1861), М. Брэддон (“Тайна леди Одли”, 1862), ле Фаню (“Дом у церковной ограды”, “Комната в отеле "Летающий дракон"”, “Зеленый чай”). Сенсационные элементы встречаются в поздних романах Диккенса, Гаскелл, сестер Бронте. Мотив тайны усложняется серьезными психологическими экспериментами, связанными с использованием наркотиков, необычных стимуляторов психотропного характера. Усиливаются драматические моменты, подчеркивающие анормальность человеческого поведения в пограничных ситуациях, прослеживаются связи с готической традицией, особенно в романах ле Фаню, который был большим поклонником А. Рэдклифф. Многие новации сенсационной школы были впоследствии восприняты детективным и криминальным романом.
Психологизация прозы идет быстро, с использованием различных методов и стилей. Викторианская готика тоже сыграла здесь определенную роль. Хорошо видна трансформация типичных классических готических элементов в прозе XIX в. Романтические готические злодеи (монахи, бандиты, опасные иностранные аристократы), экзотический и исторический фон заменен удивительно знакомым современному читателю буржуазным семейным бытом. На первый план выступает тема идентичности и взаимозаменяемости пограничных полей между здоровым и нездоровым, вменяемым и невменяемым. Героиня одновременно может быть и монстром, играющим двоякую роль добродетельной жены и преступницы, желающей расправиться с неугодным мужем (“Тайна леди Одли” М. Брэддон). Генри Джеймс, комментируя У. Коллинза, писал в эссе “Мисс Брэддон”: “Коллинз занят исследованием самых таинственных тайн, которые у нашей собственной двери. Вместо ужасов “Удольфо” нам предлагают ужасы радостного загородного дома или шумного лондонского жилища. И, без сомнения, последние более ужасны”. Готические мотивы растворяются [174]
в самых различных жанрах. Так, популярной становится повесть или рассказ с привидениями, причем характерной чертой их является внедрение сверхъестественного в обычную комфортабельную и до боли знакомую жизнь (“Зеленый чай” ле Фаню, “Без имени” У. Коллинза, “История старой няни” Э. Гаскелл). Эти истории с привидениями публиковались в многочисленных популярных журналах. Диккенс охотно печатал их в журналах “Домашнее слово” и “Круглый год”. Готические элементы могут иметь очень любопытную связь с основной темой романа. Так, запертая в красной комнате Джейн Эйр воображает, что видит призрак своего дяди. Детские страхи Джейн материализуются удивительным образом в характере ее представлений о самой себе как жертве произвола и несправедливости со стороны тети Рид. Несомненно, готических живописных злодеев заменили сумасшедшие (Берта Мэзон, Берта Виверн), ученые, преступники. Психологическое состояние может выражаться через систему символических образов (скука леди Дедлок и непрерывный дождь в усадьбе Дедлоков). Огромное место занимает в поздних романах Диккенса мотив театрализации действия, введения прекрасно срежиссированных сцен, в которых намечается дальнейшее развитие событий. Писатели-викторианцы — великолепные рисовальщики. Портретная живопись и ее особенности прекрасно воплощаются в романах и дневниках викторианцев.
Существенными чертами викторианской литературы были выдвижение женщин-писательниц, составляющих значительное число романистов (сестры Бронте, Э. Гаскелл, Дж. Элиот, принадлежавших к разным периодам в развитии прозы), внимание к немецкой культуре и философии. Томас Карлайл и Дж. Элиот переводили немецких авторов: Карлайл “Ученические годы и годы странствий Вильгельма Мейстера”, разнообразные произведения, составившие антологию “Немецкие романтические романы” (4 тома). Ему принадлежат также жизнеописания Ф. Шиллера и Фридриха Великого, не говоря уже о том, что его единственный роман “Сартор Резартус” навеян немецкой философией и литературой. Джордж Элиот переводила “Жизнь Иисуса” Штрауса (1846), “Сущность христианства” Фейербаха, опубликовала ряд статей о немецкой музыке в журнале “Вестминстерское обозрение”.
Большим пропагандистом идей Фихте был Томас Карлайл, который в своем произведении “О героях и героическом” развивает мысль Фихте, высказанную им в лекции “О природе таланта”, особо ценимой викторианцами, поставившими литературу на службу обществу: “Предметы, которые мы видим или с которыми мы работаем на земле, особенно сами и все нас окружающие, — суть видимость, или
[175]
сенсационная завораживающая видимость, а под ней находится сущность всего, что он называет “божественной идей мира” — это реальность, которая находится на дне всей видимости”. Массе людей эта божественная идея недоступна, поскольку люди живут в мире поверхностного и мелочного, не помышляя о том, что скрывается за всем этим. Заслуга увидеть реальность и ту божественную идею мира, которая за ней скрывается, принадлежит великим викторианцам: Диккенсу (1812–1870), У.М. Теккерею (1811–1863), Анне (1820–1849), Шарлотте (1816–1855), Эмилии (1818–1848) Бронте, Э.Гаскелл (1810–1865), Дж. Элиот (1819–1880), Д. Мередиту (1828–1909), Э. Троллопу (1815–1882).
Диккенс был одним из самых популярных романистов века. Уже в своем первом романе, скорее, комической эпопее “Посмертные записки Пиквикского клуба” писатель обнаруживает замечательное мастерство описателя нравов Англии. Путешествующие джентльмены знакомятся с разными сторонами быта и порядками и выходят умудренные опытом и знаниями о самих себе. Роман скорее воспринимается как английский вариант “Дон Кихота”, хотя действие происходит в современную Диккенсу эпоху, а кокни Сэм Уэллер, сметливый и ловкий слуга Пиквика, напоминает мудрого и философичного Санча Пансу. Ведущими темами Диккенса была история молодого человека, пробивающего себе дорогу в жизни (“Оливер Твист”, “Жизнь и приключения Николаса Никкльби”, “Дэвид Копперфилд”) честного, благородного и трудолюбивого (идеальные качества викторианского джентльмена), встречающегося с многочисленными трудностями, а главное со злодеями и мошенниками, чаще всего выступающими в роли учителей и жестоких родственников, тема воспитания и нравственного совершенствования, тяжелого и безрадостного детства, бедности и беспризорности, а также социально значимые темы Канцлерского суда, поглотившего судьбы многих людей, связанных с бесконечно затянувшимся делом Джарндис против Джарндиса, долговой тюрьмы Маршальси, где проходит детство маленькой Эмми Доррит. Социальные институты, злоупотребления властью для Диккенса обусловлены скорее отдельными представителями этой власти, хотя в “Холодном доме” и “Крошке Доррит” он смог осудить систему судопроизводства и бюрократической волокиты. В последних романах Диккенса “Наш общий друг”, “Большие ожидания”, “Тайна Эдвина Друда” усиливается драматическое начало, подчеркивается таинственность и загадочность событий, связанных с криминальным миром. Последний роман, оставшийся незаконченным, породил огромное количество вариантов окончания. Художественный мир Диккенса
[176]
зрелищен и театрален — Диккенс был неплохим актером и часто выступал с публичными чтениями своих произведений, имевшими огромный успех. Комические персонажи Диккенса — мистер Пиквик, Сэм Уэллер, болтливый Джингль, неудачливый комбинатор Микоубер стали подлинным выражением английского национального характера с известной долей эксцентричности, юмора, терпимости к слабостям других и неисправимым оптимизмом. Лицемерие сконцентрировано в образе Пекснифа, а вся система взаимоотношений с людьми и миром названа осудительным словом “пекснифовщина”. Персонажи Диккенса стали неотъемлемой частью викторианского общества. Люди одевались как их любимые герои, места, связанные с жизнью Диккенса и его персонажей, тщательно оберегались и сохранялись, становились местами паломничества. Диккенс сумел очень корректно, не задевая национальных чувств англичанина, сказать ему о несовершенствах общества, в котором он живет, и человека, которому следовало бы стать лучше. Диккенс — великолепный стилист, писавший легко и свободно, так же естественно, как поют птицы. Он искусный повествователь, рассказывающий о своих героях в соответствии со статусом, возрастом и темпераментом. Запоминается поступь вкрадчивого мягко ступающего Картера, у которого хищная улыбка во весь рот и сам он напоминает кота. Запоминаются странные обстоятельства, в которые попадают пиквикисты, когда незадачливый спортсмен Уинкль стрелял в грачей, а попал в своего товарища. Диккенс заставляет своего читателя смеяться, когда совершенно серьезно описывает погоню Пиквика за шляпой или живописует застывшую в своей многолетней давности мисс Хэвишем, находящейся в комнате, где стоят остатки свадебного пирога и где истлевает подвенечное платье так и не дождавшейся жениха невесты. Отвратительно слово “смиренный”, часто употребляемое скромным Урией Хипом, беззастенчиво тем не менее прибирающим к рукам имущество своего патрона и претендующим еще и на руку его дочери Агнес. Портреты героев живописны и вместе с тем они характеристичны, представлены во всей полноте своего внутреннего облика, взаимоотношений со средой и другими людьми. Фразы, которые они произносят, легко запоминаются. Диккенс сумел благодаря своему правдивому и гуманному искусству остаться в памяти викторианцев наиболее убедительным его представителем.
Другая судьба была уготована его современнику Теккерею, который оставил грядущим поколениям слово “сноб”, распространенное им на всю нацию без исключения — от венценосных особ до лакеев, а также запомнившийся читателю как автор романа без героя “Ярмарки тщеславия”. В отличие от Диккенса Теккерей более склонен к сатире и жесткой иронии, но он весь во власти романа XVIII в., который
[177]
для него остается веком Филдинга и Смоллетта, Стерна и Свифта. Социальная сатира Теккерея распространяется на более конкретных носителей несправедливости, но тем ярче показана взаимосвязь героя со средой. Добродетель, оказывается, ассоциируется с общественным статусом и индивидуальным достатком. Самая значительная героиня Теккерея Бекки Шарп признается, что если бы у нее были деньги, она тоже была бы скромна и воспитанна, занималась домом и детьми. В художественный мир Теккерея входит дегероизированная личность, лишившаяся своих хороших качеств именно в силу того, что общество заражено культом Маммоны и снобизма. В современном мире жизнь представляется ему в виде ярмарки тщеславия, где все продается и покупается, где разыгрываются самые страшные сцены, где происходят настоящие сражения, правда, часто вне романного пространства, как, например, Ватерлоо. Теккерей-кукольник стоит за своими героями и режиссирует их поступки и поведение, он дает читателю понять, что самым главным врагом является он сам. Говорящие имена подчеркивают связь Теккерея с веком восемнадцатым, равно как и преследующее его всю жизнь определение романа, данное Филдингом — “комическая эпическая поэма в прозе”. Теккерей был удивительным мастером создания новых слов, неологизмы писателя свидетельствуют не просто о богатстве его воображения, но и возможности использования французского и английского языков для подчеркивания национальной идентичности, вкусов, характеров викторианской Англии. В романах сестер Бронте прекрасно представлена мораль XIX в., содержатся ценные рекомендации Карлайла о том, что необходимо помнить, чтобы быть счастливым. Трудись и не унывай — лозунг века и моральная рекомендация скромным труженицам — героиням романов Бронте. Эти удивительные женщины с такой необычной судьбой впервые подняли проблемы болезненные и серьезные для многих викторианцев. Они задумались о целесообразности брака, заключенного по правилам сделки, о правах женщины самостоятельной и стремящейся отстоять свое право на достойное место в жизни. Викторианский роман заполнен трудовой деятельностью. Профессиональная работа журналиста, адвоката, политика широко и полномасштабно представлена в романах Троллопа и Д. Элиот. Во многих произведениях Шарлотты, точнее, в ее четырех романах изображена судьба незаурядной — умной, волевой, независимой женщины, которой трудно приходится в жизни сохранить свое достоинство и гордость, особенно если она скромная гувернантка. Диалоги героев составляют главное преимущество романов “Джейн Эйр”, “Грозовой перевал”, “Городок”, “Учитель”. Именно в них отчетливо проступает идея интеллек-
[178]
туального и нравственного приоритета женского характера, стремящегося доказать свое притязание на равенство. Теккерей высоко ценил талант Шарлотты Бронте, стихи Эмилии, а ее роман “Грозовой перевал”, остававшийся в русле романтической неистовой литературы, был оценен несколько позднее, когда были поняты философские и эстетические потенции писательницы. В настоящее время поэзия Эмилии получила должную оценку у современных критиков, а интерес к произведениям Анны Бронте свидетельствует о прочном авторитете женщин-романисток.
Героини Дж. Элиот еще больше жаждут деятельной самостоятельной, даже героической жизни. Вот почему в романе “Миддлмарч” судьба главной героини Доротеи Брук сравнивается с судьбой святой Терезы. Освобождение от ложных представлений о жизни, интеллектуальное прозрение Доротеи, не сумевшей вначале разглядеть в своем муже обыкновенную посредственность, прослеживается в драматической структуре романа, представляющей сложное переплетение многих жизненных судеб, отвечающее однако главной задаче — подвижничество и самопожертвование, сила характера, воля к познанию жизни — рассыпаны и растворены в мире, но даже однажды проявившаяся тенденция к их обнаружению свидетельствует о ценности человеческой природы.
Прекрасным дополнением к облику викторианской эпохи служат романы Троллопа, чиновника почтового ведомства, тщательно продумывающего и конструирующего свои произведения, собранные в циклы. Наиболее известным и полно отражающим викторианство, его стиль жизни, менталитет представляется серия политических романов, связанных сквозными персонажами “Дети герцога”, “Бриллианты Юстесов”, в которых изображены жизнь политической элиты, высшего света, парламентские интриги, меняющийся сдвиг в викторианском сознании, отметивший значительное обнищание человеческой души, о котором говорил еще Д.С. Милль. Декадентские тенденции, вскормленные прерафаэлитами, но более того романтизмом и дендизмом в момент наивысшего осознания величия нации и одновременно утраты ею чувства умеренности и гармонии, отчетливо проявляются в творчестве О. Уайльда, А. Сайммонза, в деятельности представителей Кельтского Возрождения или кельтских сумерек, как бы аллегорически оформляющих закат викторианской культуры и прорастание новых тенденций, несовместимых ни с веком Виктории, ни с веком XIX в. Однако именно викторианство как феномен культуры обнаружило поразительный контраст между утилитаризмом, позитивизмом и нелюбовью к теории, если она не имеет практического смысла,
[179]
и великими традициями предшествующих веков, на которые викторианская культура опиралась и которым она обязана своему значению в XX в.
[180]
|
