Работа Анны Сергеевны Цебрук весьма масштабна по своей задаче — рассмотреть воплощение темы «переоценки ценностей» в пьесах Уайлда и Шоу. Выражение, вынесенное в заглавие, принадлежит, как известно, Ницше, так что в работе выстраиваются в один ряд три масштабные фигуры конца XIX века, что свидетельствует об известной смелости исследователя. Помимо драматургии, Шоу и Уайлд знамениты своей литературно-теоретической эссеистикой, поэтому первая часть дипломной работы закономерно посвящена рассмотрению философского наследия трех авторов. И в первую очередь, конечно, заглавному термину работы — «переоценка ценностей».
Уже во «Введении» автор дипломной работы утверждает метафорическое, образное понимание этого термина в приложении к произведениям драматургов. «Данный образ также можно рассматривать применительно к конкретным литературным текстам как пересмотр границ между жизнью и творчеством, искусством и моралью, этикой и эстетикой» (с. 5). К сожалению, эта интересная формулировка — «пересмотр границ» — нигде в работе не получает дальнейшего развития, и далее во «Введении» говорится уже о собственно ницшеанском понимании термина как смене всей ценностной парадигмы европейской культуры. По мнению автора, с Ницше обсуждаемых драматургов связывает не столько прямое влияние, сколько общий «дух времени», критика существующего положения вещей, а также афористический парадоксальный стиль мышления и письма. Между собой, согласно автору дипломной работы, Уайлда и Шоу объединяет «критическое отношение к современной морали». Их персонажи «смело бросали вызов общепринятой морали и утверждали свою собственную» (с. 10). Из этого следует, что тема «переоценки ценностей» присутствует в творчестве рассматриваемых драматургов и в собственно ницшеанском смысле. Так ли это на самом деле, мы обсудим чуть позже.
Первая глава работы посвящена теме «переоценки ценностей» в эссеистике Уайлда и Шоу. Здесь более подробно говорится о философском наследии Ницше, правда, материалом для обсуждения служат почему-то не работы самого Ницше, а вторичный источник — статья 1943 года о Ницше Мартина Хайдеггера. Хайдеггер, как известно, — крупнейший философ-экзистенциалист XX века, и его прочтение Ницше окрашено его собственным строем мышления и проблемами его эпохи. К сожалению, в этой части работы ничего не сказано о связи концепции «переоценки ценностей» Ницше с его критикой христианства как источника «морали рабов», ведущей человечество к вырождению. Имеющая место в первой главе некоторая недоговоренность и размытость концептуальных понятий сказывается и в дальнейшем.
При разборе двух эссе Уайлда вновь автор дипломной работы обращается прежде всего не к первоисточнику — текстам Уайлда, а к интерпретации их в работах отечественных исследовательницы О.В. Акимовой, выводы которой усваиваются, как кажется, не вполне критично. Например, приводимое утверждение Акимовой, что для Уайлда «преступление и творчество — одно и то же», поскольку «преступление, как и творческий процесс, доставляет эстетическое наслаждение», как кажется, не находит оснований в тексте разбираемого эссе, как и утверждение автора дипломной работы, что, согласно Уайлду, «злодеяние является необходимым источником вдохновения». В своем эссе Уайлд просто утверждает автономность искусства от морали, что уже далее совершенно справедливо отмечает автор дипломной работы, приводя соответствующие отрывки из эссе Уайлда. Для Уайлда искусство автономно не только от морали, но и от реальной жизни, поэтому жизнь самого Уайлда нужно рассматривать, вопреки утверждению автора работы, не как ключ к пониманию его творчества, а, скорее, как еще одно произведение его искусства. Во всяком случае, на этом настаивал сам Уайлд. Жизнь поэта-убийцы Уэйнрайта, по замечанию Уайлда, прекрасно укладывается в литературный сюжет, поэтому косвенно Уайлд утверждает автономность от морали не только искусства, но и жизни. Это, очевидно, и позволяет автору работы соотнести позицию Уайлда с аморализмом Ницше. «С точки зрения Уайлда, те, кто принадлежат искусству или науке – вне морали: они не нуждаются в одобрении, порицании». Автор работы также справедливо проводит параллели между постулатами Уайлда о первичности искусства по отношению к природе и жизни — и эстетикой Ницше, который (в «Рождении трагедии») определял искусство как «метафизическое дополнение действительности, поставленное рядом с ней для её преодоления». Наряду с очевидной правомерностью утверждений, эту часть работы, к сожалению, отличает некоторая фрагментарность при недостаточном аналитизме; часто автор ограничивается изложением отдельных положений эссеистики Уайлда, не сопровождая их выводами. Поэтому остается не сформулированным, в чем именно заключается «переоценка ценностей» в эстетике Уайлда. Например, в чем принципиальное отличие взглядов Уайлда о примате искусства над природой и моралью от, скажем, ренессансных неоплатонических поэтик Скалигера и Сидни или от романтического эстетизма Китса и Шелли.
В первой главе автор разбирает в свете идеи «переоценки ценностей» и работу Шоу «Квинтэссенция ибсенизма». В этой части обобщенное изложение взглядов Шоу не всегда сопровождается подтверждающими ссылками на текст его трактата. Например, на странице 26 читаем: «По мнению Шоу, не существует вечных и незыблемых законов морали, законы созданы людьми и, чтобы установить новые, нужно разрушить старые (из “Генеалогии морали” Ницше). И здесь мы ясно видим ницшевскую “переоценку ценностей”, замену старых, изживших себя ценностей, на новые, соответствующие эпохе». Желательно было бы видеть здесь текст самого Шоу, если и не буквально, то по смыслу содержащий приписываемое ему ницшеанское мнение. Или вот другой пассаж: «Также Шоу утверждает, что главная цель пьес [Ибсена] — заронить в общество сознание возможности поступать аморально» (с. 28). Столь радикальная формулировка требует разъяснений с опорой на контекстуальный смысл употребляемых Шоу слов. Некоторую фрагментарность этому разделу придают недостаточно мотивированные вкрапления в разбор трактата Шоу пассажей, посвященных Уайлду (с. 27-28, 29-30, 32).
Несмотря на указанную недоговоренность и фрагментарность, в целом раздел, как мне кажется, адекватно и убедительно демонстрирует близость взглядов двух драматургов к комплексу идей Ницше.
Во второй главе автор дипломной работы переходит к разбору пьес Уайлда «Идеальный муж» и Шоу «Профессия миссис Уоррен» в свете концепции «переоценки ценностей». «Как и Ницше, — утверждается в начале главы, — авторы пьес подвергают сомнению вопросы морали». Ниже в работе говорится, что «в своих пьесах драматурги переосмысливают ценности» и «провоцируют “переоценку ценностей” современного им общества» (с. 56). Но из разбора пьес не следует, что в них утверждается какая-то «новая» система ценностей. Напротив, в комедии «Идеальный муж» ницшеанская мораль «власти», носителями которой являются барон Арнгейм и миссис Чивли, и которой поддается в минуту искушения сэр Роберт Чилтерн, — развенчивается как разрушительная. Правда, не менее разрушителен для любви идеализм леди Чилтерн, и здесь Уайлд в чем-то близок к идеям Шоу в «Квинтэссенции ибсенизма». Но идеализм леди Чилтерн не отождествляется в пьесе с традиционной христианской нравственностью, в одном месте он даже назван в христианских терминах «сотворением себе ложного кумира».
Сходным образом, в пьесе Шоу «Профессия миссис Уоррен» Виви Уоррен порывает с матерью по мотивам именно традиционной нравственности, убедившись в ее глубокой нечистоплотности. Миссис Уоррен придерживается новой морали, согласно которой ее профессия, коль скоро она доходна, ничем существенно не отличается от всех других. Поэтому трудно согласиться с утверждениями дипломной работы, что Миссис Уоррен находится «в плену у общественной морали», а Виви «живет по другим законам, отличающимся от строгих требований викторианской нравственности» (с. 39). По своей нравственной природе Виви, как кажется, глубоко традиционна, несмотря на эпатажные высказывания и внешние атрибуты эмансипированной женщины. Напротив, викторианская «общественная мораль» никогда бы не одобрила «профессию» миссис Уоррен, почему ей и приходится ее скрывать. Исходя из «Квинтэссенции ибсенизма», именно с прагматичной и аморальной миссис Уоррен, а не с щепетильной идеалисткой Виви, должна была быть связана положительная идея пьесы. Но, как кажется, искусство Шоу более нравственно, чем его идеология, и драматург утверждает в единственном положительном образе Виви подлинные ценности, не претерпевающие никакой «переоценки».
То же можно сказать об «Идеальном муже» Уайлда, где блестящий денди лорд Горинг оказывается единственным, кто способен на подлинную любовь и дружбу, и чьи мудрые советы спасают семью и карьеру его друга. Как и в случае с эпатажем Виви, дендизм и парадоксы Горинга — лишь маска, за которой скрывается глубоко нравственная натура. Именно благодаря порядочности Горинга порок (в лице миссис Чиви) в пьесе Уайлда оказывается наказанным, а добродетель в политической и в семейной жизни торжествует, как и положено в комедии. Правда, сэр Роберт Чилтерн не раскаивается в своем проступке, все его покаянные жесты вызваны лишь страхом потерять любящую жену и погубить карьеру. В этом он близок к миссис Уоррен, которая ни в чем не раскаивается, наоборот, уважает себя за твердость характера. Но очевидно, что оба персонажа изображаются сатирически и не являются носителями положительной идеи двух пьес, которая связана с ценностями нестяжательства, трудолюбия, дружбы и любви, воплощенными в образах лорда Горинга и Виви. Это именно те ценности, которые, согласно Ницше, составляют «мораль рабов».
Конечно, оба драматурга далеки от задач нравственной дидактики. Проблемы морали несут в их пьесах чисто художественную, формальную функцию. В этом смысле они принадлежат уже новому веку, хотя форма их пьес вполне традиционна. Но равным образом неправомерно их причислить и к пропагандистам ницшеанского аморализма. Если тема «переоценки ценностей» и присутствует в пьесах, то лишь в обыденном, расхожем значении этого понятия — как смена убеждений, взглядов, нравственный переворот (независимо от его характера). Действительно, каждый из центральных персонажей пьес в той или иной степени пересматривает свои взгляды и образ поведения. Но такое широкое понимание «переоценки ценностей» не получает в дипломной работе последовательного обоснования, да и вряд ли оно было бы оправдано, учитывая научный характер работы и рассматриваемую в ней эпоху.
Таким образом, если в эссеистике Уайлда и Шоу можно обнаружить элементы ницшеанской «переоценки ценностей», то в художественном строе рассматриваемых пьес этот принцип, как нам кажется, не находит воплощения. Поэтому с выводами дипломной работы можно согласиться лишь наполовину.
Впрочем, все сказанное относится, скорее, к области читательского восприятия и полемики. Дипломная работа Анны Сергеевны Цебрук, несмотря на некоторое число содержательных и формальных недостатков, является самостоятельным исследованием, отвечает квалификационным требованиям и заслуживает, по моему мнению, хорошей оценки.
